Опричнина и "псы государевы" - Дмитрий Володихин

С отменой опричнины для Григория Лукьяновича, как и прочих худородных выдвиженцев, пропала всякая возможность продолжать карьеру в прежних высоких чинах. Особенно это было справедливым для армии, где «правильность» назначений в соответствии с «породой» и «отечеством» отслеживалась четко. Падение Малюты в чинах, таким образом, должно было произойти с полнейшей неизбежностью… Но небольшой группе самых нужных государь мог предоставить особую возможность отличиться: тогда возникал шанс распространить на них благоволение, уже никак не связанное со статусом этих людей в опричнине. Вот только отличие это должно было иметь действительный вес в глазах всей служилой аристократии…

И монарх провел тех, кого желал сохранить подле себя и на высоких постах, через испытание кровью. Через смертельный риск. Так что уцелевшие получили «второй шанс» честно.

На примере последних месяцев в жизни Григория Лукьяновича эта необычная ситуация прослеживается со всей ясностью.

Осенью 1572 года русская армия сосредотачивалась для большого похода на ливонском фронте. Планировалось масштабное наступление. Армию возглавил сам государь, не появлявшийся на западном театре военных действий со времен «Полоцкого взятия» 1563 года. Требовалось переломить ситуацию вялотекущих боевых действий, когда ни одна из сторон не могла добиться решительной победы. Иван Васильевич искал военного успеха не только по причинам стратегическим или тактическим. Вероятно, царь стремился также восстановить свой авторитет: великая победа над татарами на Молодях была одержана несколько месяцев назад без его участия. Монарх пережидал нашествие крымцев в Новгороде Великом. Это могло не лучшим образом сказаться на его репутации. Следовало обновить лавры удачливого полководца…

3 декабря 1572 года русской полевой армии назначен был срок для общего сбора «на Яме» для похода «на свийские немцы». Для новой кампании наше командование сконцентрировало немалые силы: войско ливонского короля Магнуса, отряд наемников Юрия Францбека, отряды служилых татар, шесть русских полков, государев двор и мощную осадную артиллерию. Это огромная сила, какой давно не собирало Московское государство.

Среди прочих служилых людей отправился в зимний поход и Григорий Лукьянович. Как показывает разрядная запись, он был понижен до уровня прежних своих назначений. Теперь Малюта не воевода, а всего лишь «ездит за государем» вместе с Василием Грязным. Это очень неопределенная должность: не воевода, не голова, не рында, а… нечто вроде почетного сопровождения. Либо за этой неопределенностью должен был последовать новый взлет, либо… завершение фавора.

27 декабря московское войско явилось под стены ливонского замка Пайда (Вессенштайн). Он занимал стратегически важное положение — на полпути от Нарвы, Юрьева и Феллина, уже взятых нашими воеводами, к Ревелю. Пайда считалась крепким орешком: полевые соединения Ивана IV безрезультатно приступали к ней в 1558, 1560 и 1570 годах. Здесь ожидалось встретить жестокое сопротивление. Но на сей раз крепость располагала лишь незначительным количеством защитников. Большой битвы не получилось.

Русские пушкари расположились с орудиями на позициях и обрушили на стены Пайды убийственный огонь. Они сумели проломить немецкие укрепления. 1 января 1573 года замок удалось взять штурмом, через пролом. Во главе отрядов, бравших Пайду приступом, под вражеским огнем, шли видные опричники, желавшие получить тот самый «второй шанс»: Михаил Безнин, Роман Алферьев, Василий Грязной. Что ж, они сумели выполнить свою задачу и честно, на глазах у всего воинства, заслужили государево благоволение.

Вместе с ними был и Малюта, погибший в тот день.

О гибели его написано многое. Так, С. Б. Веселовский, отличающийся большой осторожностью при работе с источниками и строгостью в выводах, поддался какому-то романтическому настроению и написал: «На ратном поприще Малюта не подвизался, не бывал даже в начале карьеры в рындах… Поэтому его смерть 1 января 1573 г. на приступе к Пайде заслуживает внимания. Известно, что царь Иван, разочаровавшийся в своих опричниках, в конце опричнины и непосредственно после ее отмены без пощады стал их уничтожать. Само собой разумеется, что М. Скуратов это знал. Ивану не было надобности прибегать к прямым угрозам, чтобы Малюта понял, что ему ничего не остается, как пойти на верную смерть в рискованном деле, тогда как у него не было ни знаний ратного дела, ни соответствующей опытности. Поэтому смерть Малюты под Пайдой можно сравнить с судьбой Васюка Грязного, посланного в том же 1573 г. на опасную разведку донецкой степи без всякой соответствующей подготовки и попавшего в плен к татарам».

Версия Веселовского наполнена духом античной трагедии: тиран, долго пользовавшийся преданностью палача, затем вынуждает его совершить самоубийство на поле брани… Что ж, красиво. Однако никаких подтверждений этой гипотезе в источниках нет.

Уместнее обойтись без сложных психологических конструкций. Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский жил по уши в грязи и по локоть в крови. Жил он как зверь. Зато умер как человек. Сражаясь за отечество, честно сложил голову. Смерть Малюты — самое светлое место в его биографии.

И стоит ли тут накручивать что-то еще?

На помин души Григория Лукьяновича была выделена огромная по тем временам сумма — 150 рублей. По душам собственных жен и дочерей царь делал меньшие вклады… А вдова опричника получила значительный пожизненный пансион, что для грозненской эпохи — уникальный случай. Родственники его продолжали пользоваться большим почетом, кое-кто из них еще поднимется высоко. Останки Малюты погребены на территории Иосифо-Волоцкой обители. До сих пор иноки показывают место у стены трапезной, где, по монастырским преданиям, лежит тело Г. Л. Скуратова-Бельского.

За что оказали ему такие почести? В память о верной и преданной службе в роли старшего «исполнителя»? Как главному во всей опричнине царскому любимцу? В качестве благодарности за какие-то советы, поданные царским фаворитом по государственным делам?

Думается, более вероятен другой вариант. Государь Иван Васильевич имел все основания радоваться взятию Пайды. Эта победа совершилась под личным его руководством. Таким образом, монарх подтвердил реноме искусного и решительного военачальника. И пусть дальнейшее наступление русских войск захлебнулось — тут уж виноват не царь, отбывший после пайдинского успеха из действующей армии. Следовательно, почести, оказанные Малюте, косвенно возвышали и самого государя: если памяти героя, павшего смертью храбрых при взятии мощной крепости, воздаются такие почести, значит, дорогого стоит сама победа… Правда же состоит в том, что Пайда, хоть и сильный замок, а все же по ценности далеко уступает и Казани, и Полоцку. Успех — да, но частный, невеликий. Огромная армия, собранная под стенами замка, была явно избыточной для решения подобной задачи. Но бой был, кровь пролилась, погиб видный человек. Резонно возвысить смерть его, тогда вместе с нею возвысится и само приобретение, купленное кровью столь известного мертвеца.

В натуре государя Ивана Васильевича сочетались артистизм и прагматизм. Кто умер под Пайдой? Верный пес. Большая ли потеря? Да не столь уж незаменим преданный палач! Псы всегда найдутся, буде в них возникнет надобность… Но даже из трупа любимой собаки можно извлечь политическую пользу.