Футуроцид. Продолженное настоящее - Андрей Столяров

Однако сегодня он смотрит на уродца в зеркале даже с некоторым удовольствием. Да – безобразные уши, да – близковато посаженные маленькие глаза, да – обезьянья челюсть, да – тусклый голос (а все чиновники, как на подбор, говорят бархатными, обволакивающими баритонами), но ведь этот уродец в очередной раз всех уел, выгрыз своими меленькими острыми зубками все, что ему было нужно. Особенно приятно, что удалось закопать Панародина. Тот опять, как, впрочем, и ожидалось, попытался перетянуть скудное одеяло финансов на свою московскую группу. Выложил аргумент: дескать, те визуализированные пейзажи, которые «Аргус» выдает за видения будущего, на самом деле являются иллюзорными представлениями реципиентов. То есть это не физические, а чисто психологические феномены. К вероятному будущему они никакого отношения не имеют. Вот так завернул. Давняя вражда: топчутся на одной тесной лужайке. Аргумент вроде бы сильный. Даже Коркус очнулся, поднял тяжелую голову, сразу насторожившись. Но Гремлин в ответ на этот аргумент – бац! Прогноз «Аргуса» по эпидемии коронавируса оправдался? Оправдался! На все сто процентов! Или у кого-то еще есть сомнения? Обвел присутствующих взглядом: над полированным овальным столом повисло молчание… Коркус наткнувшись на этот взгляд, вновь опустил веки и погрузился в благодушную дрему.

– А где, позвольте спросить, была в это время группа военных астрологов? Представила она хотя бы один точный прогноз? Только не надо, Исмар Бакадович, задним числом подгонять туманные эзотерические экзерсисы под конкретную ситуацию.

В общем, переломил хребет Панародину. А чтобы добить его окончательно, чтобы тот даже не дергался, выложил главный свой козырь: полное, до деталей, совпадение двух недавних трансцензусов – у реципиента Дага и у реципиента Агаты.

– Надеюсь, все понимают, что если факт подтверждается двумя независимыми источниками, то это уже не предположение, но – реальность.

Тут даже председательствующий Чугунов весомо кивнул.

– А что касается физической основы трансцензуальности, то она, скорее всего, представляет собой аналог так называемых «запутанных» элементарных частиц, которые «чувствуют» друг друга на расстоянии, поскольку являются единой квантовой системой. То же самое с нашими реципиентами. Каждый визионер – это единая личность, существующая одновременно и в настоящем, и в будущем, отсюда – трансцензуальный канал, своего рода инсайт, связь между ними.

Заткнулся Панародин, пытался, правда, еще что-то мычать, обиделся на «эзотерические экзерсисы», но всем было ясно, что – утонул. Расширенное финансирование «Аргуса» будет утверждено.

Все.

Сражение выиграно.

Звенит торжественной медью оркестр.

Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый росс!..

Так что ладно, пусть будет Гремлин. Ничего, Гремлин – это звучит. Гремлин – это сразу запоминается. Гремлин сожрет любого, кто попытается встать на его пути.

Он подмигивает самому себе. Наверху раздается шарканье ног, сладкий тенорок Панародина:

– Сюда, сюда, Сергей Александрович… Осторожнее, здесь ступенька…

Это из зала совещаний выводят Коркуса: восемьдесят два года, академик, цокает палкой по каменной облицовке лестницы. Кто еще может быть научным консультантом проекта?

Все, пора сматываться.

Шофер, увидев его, поспешно натягивает на лицо маску противно-голубоватого цвета.

– Да ладно, Толик, сними эту дрянь, ни от чего она не спасает, – весело говорит Гремлин, усаживаясь.

– Нам приказано.

– А я этого приказа не слышал. И вообще: они приказывают там, – он большим пальцем тычет себе за спину, – а я – здесь. Так что, дыши нормально. Не беспокойся, меня только что проверяли.

Машина мгновенно проскакивает по Суворовскому проспекту и, чиркнув по ободку площади, оказывается на Невском.

– Красота!.. – вздыхает Толик, оглаживая ладонями руль. – Город – пустой. Вчера возил одного вашего сотрудника на озеро Долгое, так долетели, не поверите, за двадцать минут… Эх, так бы – всегда!..

– Петербургу идет безлюдье, – рассеянно говорит Гремлин. – Он ведь и задумывался не для жизни, а как парадиз, витрина новой России, как государственная мечта. И застраивался, между прочим, не хаотично, как, например, та же Москва, а сразу – целыми архитектурными ансамблями. Петербург, старый Петербург я имею в виду, это тебе не тупички с переулочками, а пространство: площади, набережные, проспекты… Одним словом – державность…

– Ну а Коломна? – поворачивая на Загородный, интересуется Толик.

– Вот я и говорю: Коломна – это окраина. Туда, на Козье болото, была вытеснена обычная жизнь. С глаз подальше, во вторые – третьи дворы, чтобы ее вообще не было видно. В парадизе для обыденности места нет…

Гремлин вспоминает, видимо по ассоциации, как на одном из самых первых совещаний по «Аргусу», тогда еще и названия такого не было: проект только-только появился на свет, он, отвечая на ядовитую реплику Панародина, что почему-то все так называемые трансцензусы регистрируются исключительно в Петербурге, привел те же самые доводы. Санкт-Петербург по изначальному замыслу своему принадлежит не быту, а бытию, он ближе к небу, а не к земле, «умышленный город», как припечатал когда-то Федор Михайлович. И естественно, что «промоины времени» (так Гремлин тогда это определил) должны возникать именно здесь. Конечно, в других городах они тоже иногда появляются, но значительно реже и в менее четкой конфигурации. Заглянуть в будущее легче всего отсюда.

Разумеется, это была метафора, а не научное рассуждение, но какое-то чутье подсказало ему, что в данном случае, при данном составе участников совещания метафора окажется убедительнее, чем логически выверенные аргументы. Так и произошло. Чугунов, неделю назад назначенный куратором из Москвы, кивнул тогда в первый раз. Несомненно сообразил, что и президент, и многие в ближайшем его окружении – выходцы из Петербурга. Панародин лишь рот разинул.

Чутье, вот что у меня действительно есть, прикрыв веки, в очередной раз думает Гремлин. Чутье – это когда вдруг, ни с того ни с сего задребезжит в глубине мозга некий звоночек, и сразу же становится ясным, что следует делать. Впервые звоночек задребезжал лет пять назад, и тогда Гремлин очень вовремя соскочил из проекта по торсионным полям. А ведь сумасшедшие деньги были в этот проект вбуханы: специальные спутники для него запускали, начинали уже закладывать целый научно-производственный комплекс с какими-то там сверхмощными ускорителями. Рассчитывали, что – все, пипец будет Америке. Вот вам наше российское Аламогордо! И в результате – пшик. Заключение комиссии РАН гласило, что «ни один из заявленных эффектов воздействия торсионных полей не получил экспериментального подтверждения». Почти семьсот миллионов долларов – коту под хвост. Полетели головы. Президент лично приказал отвинтить башку главному «проектанту»… А во второй раз задребезжал звоночек в мозгу через два года, и Гремлин тогда успел соскочить из проекта по созданию боевого психогенного излучателя. Впрочем, это с самого начало выглядело как бред: облучать Америку «пакетами» информации особой психологической конфигурации, внедрять в сознание американцев деструктивные мысли, взять под незаметный контроль и президента, и весь Конгресс США, вселять панику и смятение в американских солдат. Денег тоже вбухано было боже ты мой, один «психотрон» размером с пятиэтажный дом чего стоил, зато и разгром, когда лопнул этот мыльный пузырь, был тихий, но беспощадный. Полетели в разные стороны уже не одни головы, но и тела. Кое-кто просто сел – за взятки и расхищение государственного имущества. Другие канули в административное небытие. Собственно, Гремлин оказался единственным, кто в этой мясорубке не пострадал. И вот теперь звоночек прозвучал в третий раз, когда он занимался подборкой скучноватых материалов по «прекогнитивному мониторингу» (в действительности – по ясновидению, очередной мыльный пузырь, упакованный в красивую терминологию). Звон в данном случае был не тревожный, а какой-то переливчатый, чистый, такой иногда по утрам чуть слышен в весеннем воздухе. И ведь точно, не подвело чутье – через полгода вылупились на свет проектные очертания «Аргуса».