Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский

прекратила всякую связь с внешним миром. Но, несмотря на ее склонность к тем же формам благочестия, которые практиковала ее сестра, она проявляла большую враждебность к Распутину и тщетно пыталась разрушить его влияние на императрицу.

Великий князь Николай, ставший позже верховным главнокомандующим русских армий в 1914 году, командовал в это время гвардейскими полками и отдавал все свое внимание военным обязанностям, не вмешиваясь в политику.

Великий князь Владимир являлся командующим гвардией до назначения на этот пост великого князя Николая, но, страдая болезнью, которая вскоре стала для него роковой, он не мог оставаться на службе в армии. Он был человеком замечательно образованным, и его знания по истории часто восторженно комментировались французскими учеными. Он, скорее, склонялся к либеральному образу мышления, и без всяких оснований его считали одним из тех, кто советовал императору Николаю II приступить к реакционным мероприятиям и особенно к той линии поведения, которая была принята в дни несчастных событий 22 января 1905 года[16].

Он всегда относился с большим огорчением к этому ложному обвинению, и я часто слышал, как он строго осуждал меры, принятые ультраконсервативной партией.

Его жена, великая княгиня Елена Павловна, германская принцесса по рождению, была тем не менее вполне русской и даже француженкой по своим симпатиям и имела много друзей в Париже. Она также была предметом несправедливых нападок: ее обвиняли в шпионаже в пользу своей родины. Я имел случай знать, что она была совершенно далека от подобных намерений и что строго осуждала политику германского императора, правдивость чего подтверждается фактами. Зимою в Петербурге она имела блестящий салон, который посещался сливками русского общества и дипломатическим корпусом, встречавшими ее широкое гостеприимство и в Царском Селе, в ее летней резиденции.

Среди других членов императорской фамилии я отмечу только великого князя Николая Михайловича, столь же известного в России, как во Франции, как автора исторических работ, которые доставили ему почетный случай быть избранным в члены французского института.

Высокообразованный и весьма талантливый, он, единственный из членов императорской фамилии, являлся искренним сторонником либеральных идей, которые он высказывал с такой откровенностью, что заслужил при дворе прозвище Филиппа Эгалите.

Он был в хороших отношениях с императором и имел обыкновение говорить с ним совершенно откровенно.

Они сообща работали в области исторических наук — великий князь был председателем Императорского исторического общества, а Николай II — почетным его председателем.

Это общество было основано в царствование Александра II группой выдающихся людей, во главе с князем Лобановым и Половцовым, — последний был известен как весьма богатый человек и как любитель-коллекционер. Он оказал большую услугу русской исторической науке опубликованием значительного количества дипломатических документов, полученных из главных архивных хранилищ Европы.

Я был одним из наиболее преданных членов общества, что давало мне возможность часто встречаться с великим князем, который делал мне честь своей дружбой в течение более чем двадцати лет.

Император имел обыкновение созывать собрания Исторического общества один раз в год, и в этом случае он председательствовал.

Сообщения на исторические темы читались различными членами, и всякие правила этикета были отброшены.

Во время дискуссий, которые затем следовали, великий князь был на первом плане, ввиду своей глубокой эрудиции и необыкновенной памяти.

Несмотря на глубокое уважение, которое Николай II питал к нему, великий князь не имел на государя политического влияния и не занимал никакого поста на государственной службе. Подобно вдовствующей императрице, с которой был в близких, дружеских отношениях, он был простым наблюдателем событий, которые в то время имели место, проникая их острым взглядом, доходящим до степени предвидения.

Единственный упрек, который я могу сделать ему, заключается в том, что он не сумел выйти из своего пассивного состояния на более активное и практическое служение своей стране.

Повествование было бы неполным, если бы я не упомянул о лицах, которые составляли интимный круг императора Николая и императрицы Александры. Постоянно этому кругу приписывалось большое политическое влияние и говорилось, что при дворе существует «потсдамская клика», которая задавалась целью уничтожить симпатии царя к Франции и толкнуть его в объятия Германии.

Эти слухи могли казаться правдоподобными, вследствие наличности двух лиц с немецкими фамилиями, которые были членами этого кружка, — барона Фредерикса, министра императорского двора, и графа Бенкендорфа, маршала двора. Но в этих слухах нет ни слова правды. Император Николай, как и его брат, был чрезвычайно осторожен и проводил демаркационную линию между своей личной жизнью и сферой политики; никому из людей, которые принадлежали к его близкому кругу, никогда не разрешалось давать советы по общественным вопросам, которые он обсуждал только с его министрами. Исключением из этого правила, увы, были несколько человек, в том числе Безобразов, но они пришли как бы извне и никогда не фигурировали в его официальной свите. Министры же никогда не пытались проникать в частную жизнь императорской четы и, помимо часов делового собеседования с государем, появлялись во дворце только в официальных случаях.

Правда, император делал некоторые исключения из этого правила в мою пользу, и я часто имел случай соприкасаться с ним в более интимной обстановке, чем мои коллеги, но эта близость была тем не менее только относительной, так как я никогда, собственно говоря, не был в числе лиц, которые участвовали в частной жизни Николая II.

Лицом, наиболее близким к государю, был барон Фредерикс, министр императорского двора. В своей юности он был одним из наиболее блестящих офицеров гвардии и даже в своем преклонном возрасте сохранил чрезвычайно элегантную внешность.

Барон Фредерикс пользовался полным доверием императора и непререкаемым влиянием на него, которым никогда не злоупотреблял. Это влияние, как я уже отмечал, не касалось области политических вопросов. Бывали, конечно, случаи, когда кто-либо из министров обращался к нему с просьбой представить императору то или иное дело в благоприятном свете. Фредерикс отказывался содействовать реакционерам, и я могу засвидетельствовать, что он никогда не внушал императору враждебного чувства по отношению к Франции и благожелательного по отношению к Германии.

Все, что я говорю о бароне Фредериксе, приложимо в равной степени и к маршалу двора графу Павлу Бенкендорфу, младшему брату бывшего посла в Лондоне. Будучи очень образованным и либеральным человеком, он никогда не имел, к несчастью, случая отстаивать либеральные идеи перед императором. Он не только не был агентом германофильской пропаганды при дворе, но, напротив, был особенно нелюбим, так же как и его брат, посол, Вильгельмом II.

Никакой политической роли не может быть приписано и гофмаршалу двора, князю Александру Долгорукову, фамильярно называемому Санда. Этот grand seigneur, принадлежавший к одной из наиболее родовитых фамилий России и к ветви