Экзотический симптом - Ирина Градова

Через пять минут в кабинет бочком просочилась невысокая, приятной полноты женщина лет тридцати пяти. Алла поразилась ее сходству с пышногрудой, светловолосой молодой бюргершей, обычно изображаемой на крышке сыра «Виола» и некоторых других молочных продуктов. Продавщица супермаркета была несколько кричаще накрашена, но одета скромно и в целом производила положительное впечатление.

Алла не удивлялась тому, что Павел пользуется успехом у противоположного пола: если бы не его пагубное пристрастие, он мог бы считаться завидным женихом.

Павел высок, крепко сбит и довольно привлекателен (для тех, кто предпочитает грубоватую, брутальную внешность). Он еще слишком молод, чтобы пьянство оставило заметные следы на его лице – вот и Ямщикова до последнего пыталась наставить парня на путь истинный, потому что старые чувства, судя по всему, еще не умерли.

Алла была готова, что Оксана солжет, выгораживая любовника, однако с первых же ее слов стало ясно, что женщина говорит правду.

– Ох, Пашка такой дурак! – со вздохом произнесла Оксана в ответ на вопрос Аллы о том, что она намерена рассказать. – Мне иногда кажется, что он специально себя уничтожает! Хороший ведь мужик, добрый… Когда трезвый, конечно.

– Оксана, – начала Алла, – вы пришли описывать мне достоинства вашего приятеля или все-таки…

– Да нет, я хочу сказать, что Пашка не убивал эту вашу девочку!

– Откуда вы знаете?

– Так я с ним была, вот откуда! Если б знала, из-за чего весь сыр-бор, сама бы к вам пришла. Я ведь понятия не имела, что Пашку арестовали! Не виноват он, поверьте!

– С какого времени вы находились вместе?

– Где-то с восьми вечера. Мы зашли в мой магазин… Кстати, нас там видели, можете спросить!

– Обязательно спросим, продолжайте.

– Так вот, мы затарились… Водочки, само собой… Вы не подумайте, я Пашку не спаиваю, совсем наоборот, но он все время требует – без «беленькой» у него настроение не то… В общем, купили еды и выпивки, завалились к нему домой…

– Вы вдвоем?

– Да нет, за нами еще пара человек увязались, Пашкины друзья, только я их через пару часов выпроводила. Думала, так сказать, романтический вечерок провести.

– Что, не вышло?

– Куда там, Пашка назюзюкался и отключился.

– Который был час?

– Ну, наверное… где-то около двенадцати. Я попыталась его растолкать, ничего не получилось. Прибралась, продукты в холодильник запихала. Пашка ведь и поесть забудет, если ему все по полочкам не разложить, одной водкой бы питался без меня… В общем, я решила домой пойти, все равно толку от Пашки до утра не будет, а мне к восьми часам на смену, в магазин.

– То есть примерно с двенадцати часов Павел находился в квартире один?

– Ну да, но ведь он совсем никакущий был! Разве может человек в таком состоянии кого-то убить?! Между прочим, когда я спускалась, из квартиры Лидкиной тетка выходила.

– Откуда вы знаете, в какой квартире жила Лидия Ямщикова? – насторожилась Алла.

– А как же – Пашка ведь сох по этой девице, извелся весь! Только вот она им, видите ли, брезговала… С другой стороны, оно и понятно: у нее образование, нормальная работа, а у Пашки что? Бутылка да пьяных приятелей пучок!

– Значит, где-то между двенадцатью и часом ночи вы видели, как из квартиры Ямщиковой выходила женщина?

– Ну да, видела.

– Описать ее сможете?

– Не уверена.

– Почему?

– Так она в капюшоне была! Кожаное такое пальто на ней было, коричневое, а капюшон на самый лоб надвинут… Точно знаю только, что брюнетка она – прядь волос наружу выбилась.

Интересный расклад получается! В то, что Токменев вряд ли мог опоить Лидию медикаментами, итак верилось с трудом, а теперь вот возникла эта неизвестная.

Можно ли верить Верещагиной, вдруг она пытается выгородить Павла, к которому питает чувства определенного рода? С другой стороны, она ведь не знает подробностей гибели Ямщиковой: куда логичнее было бы сказать, что она видела мужчину, а не женщину!

Если Оксана не лжет, то она видела убийцу – зачем кому-то другому скрывать свое лицо? Кроме того, в заключении о смерти указано примерно это время – ну, немного раньше, но ведь убийце требовалось прибраться и подложить в шкафчик с лекарствами препарат, который она подмешала в спиртное…

– Вы отпустите Пашку? – с надеждой спросила Верещагина, заглядывая Алле в глаза, словно бездомная дворняжка, надеющаяся на подачку от случайного прохожего. – Неужели вы все еще считаете, что это он убил девочку?

– Информация, которую вы сообщили, очень важна, – вместо ответа сказала Алла. – Вполне вероятно, она поможет снять с вашего друга подозрения, но пока еще рано радоваться. Сейчас я попрошу вас написать все, что вы мне рассказали, с подробным указанием времени, когда вы пришли в квартиру, когда Токменев заснул, когда ушли его приятели… И еще: напишите их имена, потому что нам придется проверить ваши слова.

– Да пожалуйста, проверяйте – я ни словечка не приврала! Давайте бумагу, я все напишу!

* * *

Сидя в больничном коридоре рядом с реанимацией, Мономах потягивал невкусный кофе из пластикового стаканчика. Это был уже второй: несмотря на отвратительный вкус, не пить кофе он не мог, потому что глаза закрывались сами собой, но не спать же, в самом деле, в чужой больнице?!

Дежурный врач инфекционного отделения больницы номер десять, как и предвидел Мономах, не обрадовался его появлению в половине двенадцатого вечера.

Молодой взлохмаченный доктор, явно после сна, выскочил в коридор по призыву дежурной медсестры.

Через несколько минут выяснилось, что он ординатор, и никого из «взрослых», то бишь заслуживающих доверия врачей, в отделении реанимации нет.

Пришлось иметь дело с ординатором, который поначалу отказывался слушать чужого дядьку из другой больницы.

Мономаху казалось, он за всю свою жизнь не произносил таких длинных и пространных речей – все для того, чтобы убедить мальчишку, недавно со студенческой скамьи, в том, что недавно поступившему в тяжелом состоянии больному требуется очень специфическое лечение.

– А почему вы, собственно, так переживаете? – с подозрением поинтересовался парень (или Василий Андреевич Рындин, как гласил помятый бейджик на не менее помятом халате). – Вы что, ему родственник?

– Коллега, – как можно спокойнее ответил Мономах, с трудом подавляя желание придушить пацана и прорваться в реанимацию, чтобы осуществить свою нелегкую миссию, которую сам на себя взвалил. – Он не явился на работу, и мы волнуемся.

– Ну, правильно волнуетесь, – напустив на себя важный вид, проговорил ординатор. – Вашего коллегу доставили по «Скорой» вчера, состояние тяжелое – пришлось перевести в реанимацию.