Измена маршалов - Николай Великанов

Личное знакомство Блюхера с Кировым произошло в 30-м году на XVI съезде. В один из перерывов между заседаниями Блюхер оказался в кругу разговаривавших между собой Рыкова, Косиора, Енукидзе, Ворошилова и Кирова. Сергей Миронович выделялся среди них своей простотой, умением слушать собеседника и вовремя, не перебивая других, вступить в разговор. Руководитель ленинградских большевиков покорил Василия Константиновича доброжелательностью и обаянием.

Потом Блюхер виделся с Кировым в каждый очередной приезд в Москву на пленумах ЦК, заседаниях Верховного Совета СССР. Они вели искренние, заинтересованные обсуждения ситуации в партии— о «правых», «левых» уклонах, о положении дел в Красной Армии и в целом в стране. В начале тридцатых годов такие обсуждения среди партийных руководителей, правительственных чиновников, военачальников были еще возможны.

В начале года Блюхер приезжал в Москву на XVII съезд. Они встретились, как добрые старые приятели. И, как прежде, вели доверительные разговоры.

Блюхер тогда поехал в Москву всей семьей. Остановились в гостинице «Националь», в двух номерах: в одном Василий Константинович с женой, в другом, напротив, няня с детьми. Приходя с заседаний, Блюхер рассказывал Глафире о том, что происходит на съезде, о докладах, о выступлениях делегатов. Однажды сказал, что намечается рассредоточение власти из одних рук. Возможно, Главному Хозяину придется потесниться. В генсеки, по всей видимости, будет выдвинут Сергей Миронович Киров. Поделившись своими предположениями, он предупредил жену, чтобы она, как всегда, об этом — никому ни слова.

В кулуарах съезда витали суждения, что в последние годы положение Сталина, как генерального секретаря партии, слишком возвысилось и достигло опасного уровня. В его характере все чаще брали верх отрицательные, вождистские черты. Работники аппарата ЦК и даже ближайшие сподвижники генсека, особенно из числа старой партийной гвардии, с трудом скрывали свое недовольство от нередко грубых его окриков, резких выпадов, насмешливой иронии. В Сталине наметились растущая нерасположенность к людям, неадекватность в симпатиях и антипатиях к ним. Он все более становился замкнутым, все реже выезжал куда-либо, сторонился выступлений перед массами, почти не общался с народом…

Одновременно с ростом вождизма Сталина поднимался авторитет Кирова. С 1926-го по 1934-й год Киров превратился в одну из центральных фигур в партии и государстве. В Политбюро все более повышается его активность. Его горячо поддерживают Серго Орджоникидзе, Валерьян Куйбышев и другие. С ним вынуждены считаться Молотов, Каганович, Ворошилов, хотя они всегда являлись главной опорой Хозяина. К началу 1934 года в Политбюро сложилась устойчивая группа: Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Косиор, которая составляла здоровое ядро партийной верхушки. Сталин не мог уже безраздельно доминировать. Но он, как умный, властолюбивый руководитель, продолжал умело держать в своих руках все нити управления партией и страной.

Как теперь мы знаем, после XVII съезда ВКП(б) многие его делегаты, прежде всего те из них, кто был знаком с «завещанием» Ленина,[47] считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу. Удачным вариантом замены его вполне мог быть Киров и из-за его огромной популярности, и в связи с его триумфом на самом съезде. В ходе выборов нового состава Центрального Комитета против Сталина голосовало около трехсот делегатов, тогда как против Кирова всего четыре человека. Съезд тем самым отчетливо выразил свое отношение к «вождю». Тем не менее, генеральным секретарем вновь был избран Сталин. Однако последствия голосования нового состава ЦК для большинства участников съезда оказались трагическими. Из 1966 делегатов с решающим и совещательным голосом (около 80 процентов из них вступили в партию до 1921 года) 1108 человек были арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности. Около 70 процентов членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на съезде, подверглись репрессиям.

Хозяин после съезда сделал неприятное для себя заключение: в партии зреют серьезные силы, несогласные с его курсом и пытающиеся оказать ему решительное противодействие… Отсюда вывод — эти силы необходимо постепенно, без малейшего колебания раздавить.

Блюхер не верил, что убийство Кирова совершил террорист-одиночка. За спиной Николаева стоял кто-то очень всесильный, Николаев — только орудие в руках могучей организации. В беседах с товарищами проскальзывали догадки, что к покушению причастны ответственные работники органов государственной безопасности и, в первую очередь, заместитель наркома внутренних дел ГГ. Ягоды Я.С. Агранов и его ближайший человек И.В. Запорожец. Говорили: при выборе исполнителя злодейского убийства организаторы остановились на Николаеве не случайно. Он работал в свое время в органах НКВД, затем в РКИ и отовсюду был изгнан. Ему внушалось, что в неустройстве его судьбы виноваты руководители Ленинграда, и, прежде всего, Киров. М.В. Росляков, в то время член Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), рассказывал: была подброшена и грязная сплетня о близости Кирова и Мильды Драуле, жены Николаева. Тем самым подогревались в Николаеве чувство ревности, желание рассчитаться с «соперником». С апреля 1934 года до дня убийства Николаев всячески отлынивал от предлагаемой ему работы, но, очевидно, получил те 30 сребреников, которыми с древних времен оплачивают вероломство и предательство. В течение последних 6–7 месяцев Николаев дважды подбирался к Кирову, и органы НКВД дважды его отпускали безнаказанным.

Так кто же этот «очень всесильный», которому подчинены и могучая организация, и ответственные работники органов государственной безопасности, и террорист-«одиночка» Николаев?..

Блюхер, оставаясь наедине с самим собой, размышлял: «А Сталин? Знал ли он о готовившемся покушении на Кирова? Может, знал, а, может, догадывался. Организаторы убийства, видимо, хорошо понимали, что вождь видит в Кирове опасного соперника, что растущий авторитет «Мироныча», как называли в народе Кирова, начинает ставить под сомнение монополию руководства Сталина. И они ударили по Кирову. Ударили без промаха, будучи уверенными, что тяжелых последствий для них не наступит. Сталин не случайно с первого часа после убийства взял под свой пристальный контроль ведение разбирательства случившегося, подобрал верного человека — Ежова, которому вместе с Аграновым поручил провести «тщательное следствие»…

Блюхеру вспомнилось, как этим летом в один из выходных дней собрались он, Лаврентьев, Крутов, Дерибас, Западный на берегу Амура на даче УНКВД по ДВК. Изрядно выпили и, как водится в таких случаях, повели беседы на «горячие» темы: о высших руководителях страны, о закулисной жизни партии. Терентий Дмитриевич Дерибас привез свежий номер журнала «Большевик», где была опубликована статья Лаврентия Берии, воспевавшая Сталина. Дерибас смеялся: «Представляете, какую реакцию эта статья вызвала у многих… Особенно у кавказских товарищей. Надо было видеть бурное возмущение Берией Авеля Сафроновича Енукидзе[48]». А Лаврентьев поведал об одном случае, рассказанном Кировым в кругу своих друзей: «Иду я со Сталиным по Кремлю, нам навстречу Иванов-Кавказский, улыбаясь, приветствует нас и в адрес Сталина бросает: «Здорово, хозяин!» Сталин ему не ответил, лишь ожег его злым взглядом. А мне сказал раздраженно: «Хозяин — это что-то байское. Дурак!»