Эфирное время - Полина Дашкова

Бабушка Надежда не успела оставить завещания, Валерий и Зояловко, быстро переоформили дом и участок на тетю Клаву, наверное, сунули взяткув поселковом совете, щедро заплатили нотариусу, в общем, по документамединственной владелицей оказалась Клавдия, и она, разумеется, завещала дачусыну. Бездетные Валерий и Зоя осуществили наконец свою многолетнюю мечту, сталиполноправными хозяевами дома и участка.

Родители Лизы пробовали спорить, но не через суд, а простопо телефону. Они объясняли родственникам, что Лиза выросла в этом доме, оченьего любит, что так порядочные люди не поступают. Но эти сентиментальные доводывызывали у Валерия и Зои здоровый саркастический смех.

Лиза к тому времени была уже вполне взрослой, чтобыпопытаться отвоевать половину дома и участка, но не хотела пачкаться. Онатрезво оценивала свои силы и знала, что с Валерием и Зоей тягаться не стоит.Они способны вцепиться зубами в то, что хотят иметь, и готовы за это любомуперегрызть глотку, истрепать нервы. Они способны, она – нет, а ее родители темболее. Она решила, что больше никогда не приедет в поселок, пусть дачная жизньостанется светлым теплым воспоминанием, и уютный деревянный дом не превратитсяв поле боя.

С тех пор прошло пятнадцать лет, Лиза так ни разу непобывала в поселке. Но этой осенью приехала, чтобы похоронить свою Лоту именнотам, в дубовой роще.

Старая собака прожила после операции всего два месяца. Вначале сентября у нее отнялись задние лапы. Умирала она долго, мучительно, допоследнего дыхания все пыталась встать, глядела на Лизу покорными, совершенночеловеческими глазами и каждый раз начинала дрожать, когда кто-нибудь в семьезаводил разговор о том, что хватит мучить животное, надо Лоту усыпить.

– Кажется, собака для тебя дороже всех нас, вместе взятых, –говорил Михаил Генрихович, – неужели ты не видишь, как это травмирует детей?Нельзя превращать дом в ветеринарную лечебницу и жить в постоянном трауре из-заумирающего животного. Это все-таки животное, а не человек.

Лиза ловила себя на том, что при муже и при детях стесняетсяплакать, стыдится своей острой, невыносимой жалости.

– Никогда не думал, что ты, мамочка, такая сентиментальная,– сказал как-то сын Витя, услышав, как она ночью разговаривает с Лотой, баюкаетпса, словно младенца.

Впервые в жизни она позволила себе на некоторое время выйтииз роли спокойной, надежной, железной отличницы, свободной от сантиментов,полностью владеющей своими эмоциями. На работе, среди чужих, еще держалась, нос близкими не могла, и это их пугало, раздражало. Даже дочь Надюша холоднопожимала плечиками, глядя на мамины слезы, и разумно замечала что собака – нечеловек.

Только с Юрой она не чувствовала себя виноватой, он несчитал, что так сильно переживать из-за собаки ненормально, неприлично. Передним не стыдно было плакать от жалости и бессилия. Он понимал ее без всякихобъяснений. С ним хорошо было молчать, сидя в машине, и слушать, каксентябрьский дождь стучит по крыше. Для того чтобы успокоиться и согреться,достаточно было просто уткнуться носом в его плечо, вдохнуть запах прокуренногосвитера.

Лота умерла ночью, после долгих мучительных судорог. Лизасидела на полу, держала ее голову на коленях и чувствовала, как отчаянноборется со смертью живое существо. У животных нет бессмертной души, им страшнееумирать, они уходят в никуда, в черноту. Возможно, это глупость, приторныесантименты, которые не стоят ни гроша.

Возможно, прав был муж, когда говорил, что она ведет себясловно выжившая из ума слезливая старая дева. В мире столько кошмара,настоящего человеческого горя, а тут всего лишь собака, к тому же капризная,недобрая, к тому же с ней было так тяжело в последнее время, она ходила подсебя, и запах не истреблялся никакими моющими средствами, она громковсхлипывала ночами, все пыталась встать на четыре лапы, падала с грохотом,будила мужа и детей, которым рано вставать.

– Послушай, ты хотя бы отдаешь себе отчет, что этоненормально – так переживать из-за собаки? – услышала Лиза голос мужа. и толькотогда заметила, что Лота уже не дышит, а сама она захлебывается слезами.

С тех пор прошло совсем немного времени, ей часто снилсядождливый, до черноты пасмурный день, когда вместе с Юрой они поехали в поселок«Большевик», который теперь назывался Батурине, чтобы там, в дубовой роще,похоронить собаку.

Из-под колес вишневой «шкоды-фелиции» летели брызги, дождьзаливал ветровое стекло.

– Почему ты дрожишь, Лизонька? – не отрывая глаз от дороги,Юра тронул ее руку. – Если холодно, я могу включить печь.

– Не нужно. Это нервное.

– Ты боишься, нас увидят?

– Нет. В поселке сейчас пусто, в плаще под капюшоном вряд ликто-то узнает. К тому же темнеет… Нет, ничего я не боюсь, просто я не былаздесь пятнадцать лет. Я очень любила в детстве эту дорогу поворот к роще. Почтиничего не изменилось.

Машину оставили у небольшой поляны, где когда-то былаволейбольная площадка, в рощу зашли со стороны соседней улицы. Лиза издалеказаметила, что в окне старого деревянного дома горит свет, и отвернулась.

Лопата легко входила в мягкую мокрую землю. Стало совсемтемно, Лиза зажгла карманный фонарик. Когда все было уже закончено и надсобачьей могилой вырос небольшой холмик, совсем рядом послышались шаги. Кто-топриближался к ним в темноте, хрипло, надрывно кашляя. Тонкий фонарный лучвыхватил из мрака капюшон плащ-палатки, сморщенное старческое лицо.

– Покурить не найдется? – произнес хриплый голос.

Юра вытащил пачку сигарет из кармана, чиркнул зажигалкой.Старик судорожно закашлялся от первой глубокой затяжки и спросил:

– Кто такие?

– Мы так, проездом, – ответила Лиза.

– А что копали-то здесь?

– Собаку похоронили.

– Почему здесь?

– А где же? Ведь не на кладбище, и не на помойкувыбрасывать, – ответил Юра и закурил.

– Это я понимаю, но почему именно здесь? Между прочим,документы у вас имеются?

– Зачем?

– Может, вы не собаку, а труп здесь зарыли. Известно, какоесейчас время.

– Да, конечно. Труп, – грустно усмехнулась Лиза.

Что-то в голосе старика, в его сморщенном пропитом лице былознакомое.

– Ты, дамочка, так не шути. Давайте-ка мне документы, а тосейчас за милицией пойду.

– Николай Петрович? – внезапно вспомнила Лиза. – Надо же,дядя Коля… Вы здесь до сих пор сторожем работаете?