Бесстрашная леди - Лесли Лафой

— Стоп, дети, — сказала леди Аланна, — вы сейчас наговорите друг другу то, о чем потом будете жалеть. Мы уже почти доехали и…

— Не вмешивайся, мать. Это наши проблемы, и мы сами должны их решить.

— Может быть, когда ты протрезвеешь, а я найду тебе какое-нибудь оправдание, — спокойно проговорила Глинис.

— Дорогая, чтобы захмелеть, я должен был выпить гораздо больше. А оправдание ищи себе. Я в нем не нуждаюсь.

— Я? Мне искать себе оправдание?

Коляска внезапно остановилась, и Глинис пришлось схватиться за ручку, чтобы не свалиться. И тут ее осенило. Глинис распахнула дверцу.

— Вы просто несносны, Каррик, — крикнула она, протиснувшись в дверцу.

Возница был еще на козлах, а она на пути к парадной лестнице, когда Каррик тоже выскочил из коляски.

— Даже не пытайся скрыться от меня, Глинис.

Она, не оглянувшись, распахнула дверь.

— Я не желаю разговаривать с тобой. Спокойной ночи. Она уже поднималась на второй этаж, когда он ворвался в дом.

— Черт побери! — заорал он. — Глинис, вернись немедленно!

— Нет! — Она уже была наверху, но оглянулась, чтобы проверить, не идет ли он за ней. Он стоял на нижней ступеньке и метал громы и молнии. Его голубые глаза яростно блестели. Лицо словно было высечено из гранита. Одного взгляда на Каррика хватило, чтобы она почувствовала жар желания.

— Глинис, не заставляй меня бежать за тобой.

Она пришла в бешенство, столько превосходства было в его тоне.

— Иди к черту! — Она добежала до своей комнаты и скрылась за дверью, заперев ее на замок. Каррик стал колотить в дверь.

— Открой, пока я ее не вышиб!

— Давай. — Она стояла посреди комнаты, положив руки на бедра.

— Не веришь? Считаю до трех. Раз… два…

Она подбежала к двери и распахнула ее. Он стоял, плотно сжав губы, без куртки и шарфа, в рубашке с распахнутым воротником.

— Не ори, разбудишь детей! Он втолкнул ее в комнату.

— Поговорим, как цивилизованные люди.

— Не получится. Я так зла, что могу… могу…

— Можешь что? — Он подошел к ней. Она вздернула подбородок.

— Как ты посмел сделать меня ставкой в карточной игре?

— А я не собирался проигрывать, — ответил он. — Думаешь, ты одна умеешь наблюдать за игроками и блефовать?

— А что бы ты делал, если бы все-таки проиграл? Позволил бы майору Каннингему отвести меня в сад с розами? — поинтересовалась она.

— А ты бы согласилась?

— Да как ты смеешь меня об этом спрашивать?!

— Я заметил, как ты раскраснелась, когда я вошел на террасу.

Она почти уткнулась ему в грудь, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его глаза.

— Появись ты секундой позже, Каррик, ты бы увидел Каннингема, вылетающего через эту стеклянную дверь от моего пинка!

— Ты могла бы позвать на помощь. — Он едва сдерживал ярость.

— Я хотела избежать скандала. Но об этом ты, конечно, не подумал.

— Нет, не подумал. И не собираюсь извиняться зато, что нокаутировал этого майора.

— Я не прошу тебя извиняться! Я хочу одного…

— Чего же?

— Я хочу, чтобы наступило завтра! — выпалила она и испугалась. Ее сердце замерло. Но слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Оставалось только сказать ему все. — И не только завтра, а и послезавтра, и после-послезавтра… Я хочу, чтобы все видения рассеялись как дым.

— Боже, Глинис! Сколько раз мы будем это обсуждать? Я тоже этого хочу, но не могу тебя обнадеживать.

Ее гнев испарился, осталась только печаль. Она отвернулась, пытаясь скрыть навернувшиеся слезы.

Каррик взял ее руку, но от его прикосновения слезы потекли еще сильнее.

— Это же не из-за Каннингема, Глинис? — спросил он озадаченно. — Не из-за этой карточной игры и не из-за этого пари? Это из-за того, что стоит за всеми этими событиями?

Она, отвернувшись, по-прежнему не отвечала, и Каррик покрепче сжал ее руку. Прерывающимся голосом он сказал:

— Господи, Глинис, я могу стоять здесь всю ночь, чтобы дождаться твоего ответа. Спаси нас обоих от агонии. Повернись и посмотри на меня. Я сделаю все, что ты захочешь.

Гордость говорила, что ей надо освободить руку и попросить его выйти из комнаты. Но сердце хотело совсем другого. Она всхлипнула, медленно повернулась и тихо сказала:

— Я хочу, чтобы ты любил меня.

— Это я могу, — ответил он и взял в ладони ее лицо.

— Не только занимался со мной любовью, а любил по-настоящему.

— С тобой, Глинис, это одно и то же.

Она закрыла глаза, ион нежно коснулся губами ее губ. Затем обнял ее, и она почувствовала, как он напряжен. Видимо, пытался понять, чего она хочет. Она откинулась назад и встретила взгляд его потемневших глаз. Он понял ее немой вопрос и прошептал:

— Есть два варианта. — Он расстегнул крючки на ее платье. — Медленно и нежно. — Он спустил тяжелый бархат с ее плеч, высвободил из рукавов ее руки. — Или безумно, со всей страстью, которую я сейчас испытываю.

Платье легло к его ногам.

— Я так стараюсь быть джентльменом.

Она наконец улыбнулась.

— Ты можешь стать джентльменом утром, — проворковала она, распахнув его рубашку, чтобы ощутить красоту его тела. — Даже к обеду. Или к следующему утру.

— Или никогда. — Он прижался к ней всем телом.

Его губы впивались в нее, она ощущала всю силу его желания.

Их сердца бились в одном ритме.

Она выгнулась ему навстречу.

И тихо стонала, млея от его поцелуев. Пламя страсти буквально сжигало ее. Она была близка к финишу, и наконец она стала бестелесной и бездыханной под его умелыми руками, и взрыв удовлетворения сотряс все ее тело. Животная страсть овладела всем ее существом. Она обхватила его за талию, желая принять его целиком. Глинис мешала его одежда, и она с силой рванула ремень на его бриджах. К ногам Каррика посыпались пуговицы, а вслед за ними упали и сами брюки. Глинис обхватила его естество и забыла обо всем на свете.

Он прильнул к ее губам, сжимая пальцами ее соски. Он вошел в нее. И Глинис подалась ему навстречу. Каррик подхватил ее и понес на кровать.

Он ласкал ее бедра и низ живота, Глинис задыхалась, глаза ее потемнели. Она ласкала его естество, ее рука двигалась все быстрее, доводя Каррика до неистовства. Почувствовав, что он на пределе, Глинис отпустила его и откинулась на кровати. Обхватив ее бедра, Каррик приподнял их и задвигался быстрее.

Мир сомкнулся вокруг них и в следующий миг перестал существовать, когда они взорвались одновременно.