Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

она продолжает допытываться: на какие книги я ссылалась, какие цитаты приводила, как строила план, как развивала свои мысли, как будто то лето с чтением, Бэтменом и прыжками с мола еще не закончилось. Но это не так: сейчас совсем другое лето, Ирис взирает на меня с высоты блестящих туфель на каблуках, у меня гудит голова от мыслей про Шопенгауэра, Апулея, Канову, от звука, с которым учительница итальянского разгрызает леденцы, о том, что она предложила, – может, мне стоит отправить резюме директору супермаркета, да, оценки у меня, конечно, хорошие, но надо смотреть правде в глаза, зная мою семью, лучше начать работать, да, так будет лучше всего, как можно скорее начать работать, работать, работать.

Возвращается Андреа, здоровается с девочками, я за пару глотков выпиваю свой коктейль, людей становится все больше, Ирис и Агата принимаются танцевать, почти приклеившись друг к другу, обтираются одна об другую, бросают пылкие взгляды на окружающих парней. С тех пор как Агата рассталась с сыном цветочника, они взяли моду ходить парой – намарафетятся, строят глазки, играют с одеждой, – однако не терпят, когда к ним подходят слишком близко, они сами по себе, извиваются в самом центре танцпола, ловят чужие взгляды, точно золотых рыбок, но не отвечают взаимностью на попытки поухаживать за ними.

Я так не умею – ни соблазнять, ни очаровывать, я так и не научилась подавать себя, да и никогда не умела, я смотрю, как подруги танцуют, улыбаются друг другу, пьют, они несколько раз зовут меня присоединиться, будто делают вид, что я одна из них, говорят: ты отлично впишешься, мы тебе рады, – но я читаю в их глазах ложь, ведь для меня нигде и никогда не было места, я никогда никуда не вписываюсь.

Андреа тоже говорит, что мне надо развеяться, иначе зачем мы пришли, он тянет меня за руку, танцует, неумело притопывая ногами и выкидывая их вперед, не попадает в ритм, смеется над собой, кричит: раз даже я решил попробовать, то и тебе тоже нужно.

Чувствую, как на шее затягивается петля: сад, разбитый рядом с клубом, свежий, влажный воздух, что поднимается от озера, шепот мелких волн, когда они разбиваются о берег, – все вызывает у меня ощущение клаустрофобии, словно я заперта в железной банке, где нет ни одного отверстия для дыхания, а сверху давит строительный пресс.

Люди крутят запястьями и щиколотками, толкаются плечами, передают друг другу пластиковые стаканчики, доверху заполненные льдом, роняют на пол черные соломинки, кто-то недружелюбно смотрит на соседа, одни парочки отходят в сторону, держась за руки, а другие целуются прямо в толпе, демонстрируя всем свою открытую, бесстыжую любовь.

– Не стоило мне приходить, – говорю я Андреа, но он не слышит, продолжает улыбаться.

Подруги поют, пытаясь перекрыть грохот музыки, кричат, смотрят друг другу в глаза, между ними словно пробегает электрический импульс. Мне никак не удается настроиться на их частоту, оказаться на одной волне с теми, кто празднует окончание школы, не страшится будущего, кто думает, что может выбирать, кому не нужно платить кредит за квартиру, у кого есть отец в галстуке или без него, мать, что печет пироги и смотрит телевикторины, братья, которые не рискуют оказаться за решеткой и которых приглашают на дни рождения.

Время идет, людей все больше и больше, они кажутся мне одним-единственным жирным телом, кожа влажная от пота, волосы пахнут гелем для укладки, обувь испачкана травой, ребята передают соседям сигареты, бросают на землю окурки и пустые пачки, на поверхности озера плавает оставленный ими мусор, произведенные ими отходы, как будто есть надежда, что они исчезнут сами по себе, пойдут ко дну.

Однажды Андреа сказал, что любит меня, мы сидели на пляже, хотели посоревноваться, кто насчитает больше упавших звезд, хотя в ту ночь они не падали, и, естественно, мы не насчитали ни одной, оба набрали ноль очков, ни одного загаданного желания, Андреа прикончил бутылку красного вина и разговорился, я закашлялась, как отец во время приема пищи, когда ему не нравится гарнир, я попыталась прочистить горло, изобразила хрипоту, лишь бы скрыть то, что казалось мне ошибкой, неверно решенным уравнением.

Я говорю, что хочу домой, но Андреа настаивает, что веселье только началось, но если мне что-то не нравится, я всегда могу с ним поделиться, однако я не признаю2сь, не каюсь – и не получу отпущения грехов, молчу и дальше, из-за пучка на голове я чувствую, как зудит кожа, я хватаю воздух ртом, бросаю свой стаканчик в ведро, уже переполненное чужими отходами, чужими жизнями и мыслями, – я не могу поверить ему свои страхи, я уверена, что он не поймет, без вариантов, я точно покажусь ему чудаковатой и злой. Как рассказать о ревности, о страхе, о потере, о планах на будущее, которым не суждено стать реальностью?

Когда он переключается на кого-то из друзей и заводит разговор, я отхожу в сторону, пролезаю между их телами, чувствуя влагу, чувствуя их надежды.

Отсюда никак не уехать: набережная озера Браччано отрезана от жилых домов, и нет ни маршруток, ни автобусов, не поймать попутку, можно добраться только на машине и на мопеде и точно так же потом вернуться домой; ну и ладно, я бреду по обочине, прохожу мимо машин, припаркованных вторым рядом, мимо разговоров ребят, которые пытаются решить, заходить в клуб или нет, мимо тех, кого тошнит остатками ужина на ствол настоящего тополя или искусственной пальмы, тех, кто распаковывает презервативы на пляже.

Я продолжаю путь, прохожу мимо закрытых ресторанов, пабов с заколоченными дверями, деревянных киосков, где днем продают напитки и фруктовый лед, слышу только шум озера, этот звук совсем не похож на гул моря, озеро шумит не всегда, лишь изредка его можно услышать, его гладь, как правило, безмолвна, она стоячая, неподвижная, блестящая и похожа на поверхность зеркала, лишь ветер иногда заставляет ее петь.

Чувствую себя белой точкой посреди кромешной ночи, ей неведомы сочетания цветов и композиция, на голове пучок, на мне платье с конфирмации, гирлянда из искусственных цветов на шее, томатный соус, пот под мышками, смачно шлепающие сланцы.

Передо мной останавливается мопед, Кристиано снимает закрытый шлем, говорит, что я сошла с ума, ночь на дворе, нельзя же бродить в одиночестве, что за дурная привычка.

Отвечаю, что это не его дело и не нужно за мной следить.

Он говорит, что ни за кем не следил, просто ехал забрать подругу из города и тут заметил меня – длинные ноги, странная прическа, я