Жестокая свадьба - Тала Тоцка

— И что я должна была там искать?

— Арисханов и Дзагоев, — вместо ответа заговорил Аверин, — в девяностых возглавляли самую влиятельную группировку, которая стремилась прорасти во власть. Не могу не сказать, что у них все получилось.

— Они шантажировали Баграева! — озарило Данку, но Костя лишь скептически хмыкнул:

— Шамиля Баграева? Шантажировали? — и картинно закашлялся. — Деточка, Шамиль, конечно, практически отошел от дел, но даже если сейчас тебе захочется кого-нибудь завалить, достаточно набрать Баграева и собрать побольше денег.

— Он киллер? — похолодев, спросила Данка.

— Нет, ну что ты, ему это не нужно, — покачал головой Аверин, и Оля облегченно вздохнула:

— Правильно, какой из Шамиля киллер? Он добрый и порядочный человек.

— Он ими руководил.

Аверин смотрел в потолок. В комнате стало так тихо, что казалось, слышно, как за стенкой сопят дети. У Данки было чувство, будто она летит в пропасть, а та все не кончается и не кончается. Тем временем, выдержав паузу, Аверин продолжил:

— Баграев первым почувствовал, что бизнес пора сворачивать и первым подался в легальную сферу. Дзагоев пошел следом, они довольно успешно «отмылись» вместе с деньгами. Арисханов оказался самым жадным, он дольше всего пытался усидеть одним задом на двух стульях, потому, как я понимаю, ему и понадобилось породниться с Баграевым. Влиться грязными деньгами в чистый бизнес. Но это мои предположения, их еще нужно проверить. Баграев и Арисханов тринадцать лет назад ударили по рукам, сговорились поженить детей и начали подтягивать компании к слиянию. Следующий вопрос: какого… В общем, как можно было влезать во все это, девочки? — он снова сверлил их глазами, и Данка чувствовала себя так, будто ее поймали в супермаркете с ворованной шоколадкой. — Оля? Куда ты смотрела?

— Слушай, Аверин, спроси что-то полегче, а?

— Вот я и спрашиваю, как ты могла позволить сестре перейти дорогу Арисханову?

— Хватит изображать из себя доброго милиционера, Аверин, — огрызнулась та. — Данка знала о невесте, да мы ее видели, она с Рустамчиком отплясывала на свадьбе и совсем не выглядела обездоленной. И Арисханова этого мы видели, если он настолько оскорбился, зачем приперся на свадьбу?

— Мне тоже это интересно, — неожиданно сменил тон Аверин, согласно кивнув, и Данка совсем потерялась в этих контрастах.

Разговаривать с ним было сложно, он настолько легко ломал все внутренние устоявшиеся представления, как железная болванка, разносящая бетонную стену в пыль.

— По всем правилам Арисханов должен быть оскорбиться, — Аверин потянулся, продемонстрировав напрягшиеся под рубашкой мускулы, — начать бегать по знакомым, жаловаться и обси… В общем, делать из Баграева недоговороспособного и нерукопожатного. Собственно, он и начал это делать, но только после того, как ваш брак был анулирован, что несколько странно. Поэтому я завтра туда вылетаю, разобраться на месте будет проще. Правильнее всего вам было бы на время переехать в мой дом, но это привлечет лишнее внимание. За вами присмотрит Волошин и Клим, это мой племянник, — пояснил он Данке.

— Константин Маркович… э… Костя, — поправилась она, поймав укоризненный взгляд. — У меня просьба. Можно попросить вас… тебя не смотреть эти кадры? Просто… просто они настоящие.

Аверин замолчал, склонил голову набок и сцепил пальцы в замок.

— Я уже их видел, Дана. Прости. Еще тогда, поскольку это касалось наследника Баграева, а я интересуюсь всем, что касается персон из высших криминальных кругов неважно какой давности. И конечно, они есть у меня в архиве.

Данка в отчаянии закрыла руками лицо. Неизвестно, на что она надеялась, но сейчас было невыносимо стыдно смотреть ему в глаза.

— Оля, сделай нам, пожалуйста кофе, — услышала она спокойный голос, а потом звук шагов и щелчок закрывающейся двери. Ее руки накрыли большие ладони и с силой оторвали от лица. Данка зажмурилась. — Послушай, девочка. Твоя сестра видела меня умирающим и беспомощным, видела, как из-под меня выносили судно, и что, я теперь должен прятаться и сгорать от стыда? Все мы в разные периоды жизни бываем уязвимы, и не твоя вина, что какая-то мразь этим воспользовалась. Ты не сделала ничего плохого или позорного, ты должна гордиться, что не сломалась, не сдалась, родила таких чудесных детей и продолжаешь сама их воспитывать. Посмотри на меня, Дана.

Она осторожно открыла глаза, Аверин сидел перед ней на корточках и продолжал держать за руки, в его взгляде не было ни брезгливости, ни осуждения, только тепло, и улыбался он с прищуром. Данка еле сдержалась, чтобы не броситься ему на шею в порыве благодарности, зато она теперь хорошо понимала, почему сестра с полпинка втрескалась в этого мужчину.

— Спасибо, — прошептала Дана, пожимая держащие ее пальцы.

— Все будет хорошо, Данка, — подмигнул Аверин, а потом точно также мигом переменил тон: — Но прежде, чем я уеду, я хочу знать: ты его все еще любишь?

— Данка, — терпеливо переспросил Аверин, — ты еще любишь своего Дана?

А ей снова будто скотчем рот заклеили. И мысли заметались, словно встревоженные птички по клетке. Дана не разрешала себе думать о своих чувствах к Даниялу, задвижки, за которые она их когда-то спрятала, были закрыты наглухо, а то, что прорывалось, старательно загонялось обратно.

Для них с Олей эта тема тоже была запретной, сестра щадила Данку и обходила зыбкую почву стороной. Но для Аверина, похоже, не существовало в принципе никаких запретов. Дана беспомощно на него глянула.

Хотелось закрыться, но тот крепко держал ее за руки, и она снова подняла голову, чтобы сказать решительное «нет». И не смогла.

— Зачем? — глухо проговорила. — Зачем, Костя?

— Затем, что должна быть причина, по которой ты решила сейчас начать копаться в этом деле, Дана! Почти пять лет тебя это не интересовало, а поверь моему опыту, ничего не происходит вдруг.

Он был прав, отпираться дальше было глупо.

— Я... Мы виделись с Даниялом, только он меня не узнал, — облизнув губы, призналась Данка.

Пришлось рассказать Аверину о встрече в ресторане на детском празднике. Тот слушал внимательно, склонив голову, и по его лицу ничего было не разобрать.

— Девочка, — мягко сказал Костя, поглаживая большими пальцами ее ладони, когда Дана умолкла, — я не спрашиваю, хочешь ли ты его вернуть, не спрашиваю, сможешь ли ты его простить. Я прекрасно понимаю, что ты готова всему миру доказывать, что устоишь перед предавшим тебя мужчиной. Но здесь нет всего мира, нет твоей сестры, нет твоего Сергея Викторовича. Я лишь хочу, чтобы ты сказала себе самой, любишь ли ты еще этого мужчину?

Воспоминания накрывали волнами — номер, заставленный розами, нависающий над ней Даниял. Его лицо напряжено, губа закушена, он весь горячий, исходящий желанием, и при этом очень-очень нежный… Ванная, полная лепестков и пены, Дан протягивает ей спелую ягоду клубники, а потом ловит ее губы своими... Пылающий камин и такие же пылающие объятия…