Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин

Размах проекта потребовал колоссальных сил и средств. Отправной точкой строительства стал 1656 год. На протяжении десяти лет шло медленное возведение главнейших зданий. Ко второй половине 1660-х Воскресенский собор довели до сводов, освятили несколько придельных (малых) церквей во внутренних помещениях. Но после собора 1666 года, когда Никона извергли из сана и отправили в Ферапонтову обитель, процесс остановился. Монастырь стоял недостроенный. Однако даже этот печальный долгострой носил следы величия первоначального замысла. Федор Алексеевич, побывав здесь, решил, что начатое следует довершить. Строительство возобновилось в 1679 году, правда, шло неспешно. Более того, царь вернул обители земли, отобранные у нее после соборного осуждения Никона, и добавил новые, весьма обширные. Это давало достойные средства и для строительных дел, и для общего благоустройства обители.

Строить здесь будут еще очень долго. Сойдет со сцены царей и царств молодой государь, вернется сюда сам Никон — уже в виде хладного тела, а работы будут тянуться и тянуться нескончаемой чередой. Патриарх Иоаким доведет титанический проект до конца. 18 января 1685 года он освятит Воскресенский собор. Гроздь куполов засверкает, радуя иноков окончанием великого труда. Но без пожертвований, сделанных Федором Алексеевичем, это событие вряд ли могло бы состояться. И уж во всяком случае, оно произошло бы годами, а то и десятилетиями позже.

Для судьбы Федора Алексеевича знакомство с Воскресенским монастырем исключительно важно. Образованный человек, он прекрасно понял генеральный смысл, стоявший за эстетикой тамошнего архитектурного комплекса. То, что когда-то Никон вкладывал в его создание.

Никон видел: действительная сила православного мира постепенно уходит от греческого священноначалия и сосредоточивается в Москве. Многочисленные греческие патриархи, митрополиты и прочие архиереи обладают превосходными библиотеками, умирающей, но все еще сносной системой училищ и большим духовным авторитетом. Однако они пребывают под гнетом турок-османов, поддаются влиянию Римско-католической церкви, они бедны, наконец. А Москва богата и независима. Москва миссионерствует в Сибири. Москва спасает греческих архиереев и греческие монастыри от нищеты. Центр Православного мира должен переместиться сюда! Но для того нужны и согласие с греческими иерархами, и духовное просвещение, и великие идеи, оформляющие претензию на этот переход главенства. Церковная реформа Никона совершалась во многом как путь к сближению с греческими церквями. Просвещением пытались заниматься, но задача пока не решена[205]. А соответственная «великая идея», или, вернее, целая интеллектуальная программа, получила выражение в камне. Новый Иерусалим под Москвой — символический перенос духовного центра православия на новое место. Никон словно извещал весь Православный Восток: благодать отошла от древних городов и ныне почиет на землях московских!

Идея оказалась заразительной. Федору Алексеевичу она, надо полагать, понравилась. Ведь она возвышала и его самого. Царь российский обретал значение светского владыки всего восточнохристианского мира. Всей православной ойкумены, как свободной, так и пребывающей до времени под пятой иноверцев…

Хворый молодой человек с телом, удрученным болезнями, и несгибаемым духом почувствовал предназначение высокое. На нем клином сходились судьбы Вселенной! Он вел не только русский корабль, но и целую флотилию греческих лодочек. Это поистине великая роль, но и очень большая ответственность. О Федоре Алексеевиче отзывались как о крепко верующем и благочестивом человеке: «Сей государь в вере был твердый и прилежный или набожный, как во многих монастырех и церквах его строениями и подаяниями свидетельствуется»[206]. Его благочестие простиралось столь далеко, что в некоторых комнатах своих палат он велел развесить по стенам молитвы. А на доброго христианина, каковым он являлся, мысль о подобной ответственности влияет так, как на храброго рыцаря — возможность совершения новых ратных подвигов.

Никон замахивался на многое. Федор Алексеевич, осознав, сколь высоко парил ум церковного реформатора, восхитился, испытал благодарность…

И, кажется, пошел по пути, когда-то проторенному Никоном.

Заслуги ссыльного патриарха становились всё более очевидными, а наветы врагов звучали всё более сомнительно. Так вышло, что недоброжелатели кирилло-белозерского узника постепенно оказывались неприятелями Федора Алексеевича.

Милославские отошли в тень.

А отношения с патриархом Иоакимом, склонным к самым суровым мерам против Никона, понемногу ухудшались.

Исподволь нарастающий конфликт между Иоакимом и Федором Алексеевичем на многое повлиял в судьбе опального патриарха. Возможно, стал решающим доводом для его освобождения.

* * *

Отношения между государем и Церковью означали для Федора Алексеевича прежде всего диалог с Иоакимом. На протяжении первых лет царствования этот диалог почти всегда вел к пользе последнего, а значит, и Церкви. Но Иоаким в какой-то степени… повторил судьбу Никона. Крупная, сильная личность, он претендовал на очень высокую степень самостоятельности. Итог едва не стал для Иоакима трагическим.

По сравнению с молодым, не искушенным в делах правления царем, Иоаким являлся изощренным политиком. Кроме того, он намного превосходил Федора Алексеевича по возрасту. В 1676 году пятнадцатилетнего государя венчал на царство 55-летний патриарх. К тому времени он уже правил Русской церковью без малого два года, а до того настоятельствовал в кремлевском Чудове монастыре, занимал Новгородскую митрополичью кафедру, участвовал в церковных соборах и проявил себя активным практическим дельцом.

Иоаким обладал явным административным талантом. Он давно выработал четкий взгляд на роль Церкви в Московском государстве и на царящие в ней порядки. Восходя на патриаршую кафедру, Иоаким принимал тяжкое бремя. Ему предстояло сыграть роль сурового исправителя. После Никона Русская церковь несколько лет провела в обезглавленном состоянии: Никон, отойдя от дел, сидел в монастыре, нового патриарха не избирали, а «местоблюстителей» слушались худо. Патриархи Иоасаф II и Питирим правили недолго и не имели склонности «закручивать гайки». Поэтому к моменту восшествия Иоакима на патриаршую кафедру церковный механизм страшно разболтался. Священство пьянствовало и даже, бывало, являлось на богослужения под хмельком. Иереи своевольничали, архиереи слабо подчинялись патриаршей власти. Церковное имущество использовалось священниками и епископами для получения личных доходов. Порядок и дисциплина упали до ничтожных величин. Идейные баталии со староверами сотрясали церковное здание. Государь и представители светской власти на местах без зазрения совести вмешивались в церковные дела. Продолжал существовать Монастырский приказ — светское учреждение, забравшее себе суд над духовенством и подчиненными духовенству людьми[207], многие дела, связанные с церковным землевладением, и даже, в ряде случаев, расстановку церковных кадров! Борьба Никона и прочих архиереев с неприлично большой властью Монастырского приказа привела к некоторому его ослаблению. Но до конца Алексей Михайлович так и не упразднил его.