Имя для Лис - Ли Виксен

Печь в доме нещадно чадила. С непривычки я закашлялась, но потом сообразила, что это не запах перегоревшего жира или тлеющего угля, а какая-то смесь ароматических масел и трав. Здесь проводили ритуал.

Внезапно гора тряпья у окна зашевелилась. Атос от неожиданности даже подпрыгнул и приложился головой и плечами о потолок, который зашатался, будто и не был прибит вовсе.

Надтреснутый бесполый голос из-под груды тряпья произнес на плохом королевском:

– Ну что же вы, гости, войти вошли, а не подходите и не здороваетесь.

Не ожидая опасности, мы приблизились к лежанке у окна, закиданной теплыми одеялами из шкур зверей. Откуда-то изнутри всего этого разноцветного вороха на меня посмотрели два внимательных ярко-зеленых глаза. Они принадлежали старушке, настолько усохшей, что по сравнению с ней Мама-Ока из восточного токана была молодой девицей. Маленькое и круглое личико словно меняло сотню выражений в минуту, уголок рта дергался, брови ходили вверх-вниз. У нас в замке был старик со схожим недугом, на юге это звали «бесий танец». Но при том что лицо старушки дергалось, глаза ее оставались абсолютно спокойными, вдумчивыми и даже любопытными. Пара седых прядок выбилась из-под матерчатого чепца и игриво упала на лоб. Старушка смотрела прямо на меня и, видимо, неверно истолковав мой исследующий взгляд, произнесла:

– Ну что же ты, не бойся этого. – И маленьким коротким пальцем указала на дергающееся лицо.

– А вы – не бойтесь этого, – произнесла я и в свою очередь продемонстрировала пожилой женщине повязку на глазу.

Та рассмеялась с каким-то трещащим в горле звуком, будто сухой горох рассыпался по деревянным половицам.

– Я давно жду одноглазого песца. Или недавно, так просто и не скажешь.

Я оторопела и выдала:

– Но я не песец!

– Дело может быть в переводе. В тилльском, из которого родился язык ханси, все хищники рода псовых зовутся аэнэги. И лисы, и песцы. Для нее нет разницы, – предположила Секира.

Атос, который подозрительно долго молчал, вдруг задал вопрос:

– А все ваши мужчины сейчас на охоте?

По голосу крайнийца я сообразила, что он или растерян, или напуган до ужаса. Стоило Атосу потерять душевное равновесие, как он начинал разговаривать на тон выше.

– Да-а-а, – протянула старуха.

Мой друг пристально смотрел в окно, а затем указал туда и нам. Разумеется, в деревне не было никакого стекла, вместо него на раму был натянут лишь тонкий холст. Атос открыл ставни и произнес:

– Смотрите на мальчика в красной рубашке. Сейчас он разозлит собаку. Через пару мгновений она его укусит, затем он заревет, как девчонка…

Предсказания Атоса сбывались с молниеносной скоростью. По улице поплыл протяжный вой маленького сорванца.

– Он отправится к дому справа, у которого женщина в синей шапке лущит лук. Видите? Нет, она его не пожалеет. Покажет пальцем на собаку и что-то скажет на своем языке. Вроде как: ты сам виноват…

– А затем обиженный мальчик отправится за ограду и влезет на одно из деревьев. Будет срывать листья и гневно кидать их вниз, да, – прошамкала женщина, которая все еще разделяла нас и окно.

Лицо старушки по-прежнему жило своей жизнью. Другого это бы испугало, но я не ощущала угрозы. Напротив, в этой деревне меня окутывало удивительное спокойствие, какого давно не испытывало мое сердце.

– Я, вероятно, не самый умный парень в Королевстве, – тихо, с расстановкой произнес Атос, – но даже я понимаю, что если с промежутком в десяток лет я прихожу в вашу деревню, а тут один и тот же день и одни и те же люди раз за разом проживают одни и те же события… То что-то тут не так.

Старуха задумчиво посмотрела в окно. Слабым старческим зрением она бы вряд ли разглядела, что происходило на улице, да и сомневаюсь, что там было что-то новое для нее.

– Каждый день, – начала она, – мы встаем и знаем, что наши мужчины вчера ушли на охоту. К вечеру некоторые из женщин начинают переживать. Но это проходит, ведь на следующий день они встают в уверенности, что мужчины ушли вчера.

– Нэвэроятно, – прошептала Извель. – У вас повторйается один и тот жэ дэнь? Как долго?

– С тех пор, как мужчин убили на охоте, – с неподдельной грустью произнесла старуха. – Дети не растут, женщины не стареют, старики – не умирают. Тогда мне казалось, что это благо: уберечь их от переживания трагедии, смерти их отцов и мужей.

Рука Атоса скользнула к перевязи. Я сделал предупреждающий жест, но крайниец, кажется, меня даже не видел. Он сказал:

– Я знаю только одно место, где погода и время суток не меняются. Как мы вошли в Удел, сами того не заметив?

Старушка вновь сухонько рассмеялась, но за нее ответила я:

– Мы не в Уделе, Атос. Ты пережил Взрыв, а после этого перейти границу Удела не так уж просто. Ты захлебнулся бы его отравленным воздухом. Нет, время остановилось здесь по какой-то другой причине.

– Меня зовут бабушка Ошкэ. Вы не в Уделе, но в чертогах того, кто стал предтечей всех уделов, – прошамкала старуха.

– Вы нэ можэте быть Ошкэ, – неуверенно произнесла Извель. – Она была рассказчицей много лэт назад и повэдала свои сказки летописцу…

Старуха улыбнулась каким-то своим воспоминаниям и произнесла:

– Славный мальчик. Для вас, всех тех, кто остался снаружи, прошли годы – а для меня не прошло и дня с тех пор, как мы повидались в последний раз.

– Почему вы застряли во времени?

– Застряли? – Бабушка Ошкэ явно удивилась. – Вовсе нет. Застревает птица в силке. Мы сознательно погрузились в него. Наш народ поклонялся самому великому из богов. Мы проводили самые ярые обряды и приносили самые драгоценные жертвы. Мы любили нашего бога, а он благоволил нам. Но однажды все мужчины нашего села ушли на охоту и не вернулись. Простых северных охотников убили злые люди. Из-за еды? Из-за шкур? Не знаю, да и не интересовалась. Мы выплакали все глаза, изломали все пальцы, копая могилы, но за потерей кормильцев пришел голод – и наши дети стали страдать. Я взмолилась богу: попросила убить нас всех быстро, но не дать погибнуть мучительной смертью. Дети, чьи слезы по отцам не высохли, и матери, хоронившие своих плачущих детей, – пусть лучше бы бог забрал нас к себе. И наш повелитель услышал мой крик отчаяния. Он сказал, что не в силах вернуть наших мужчин, но может закольцевать время в селении – и мы навечно останемся в дне, предшествующем нашим горестям.

– Это ужасно! – вскричала Секира. – Вы-то помните, что ваши охотники погибли. И вы десятками, если не сотнями лет живете с этой ношей!

Старуха смерила высокую женщину взглядом и мягко ответила:

– На тебе одежда из Тилля, значит, мы поклоняемся одному богу. Но ты ничего не знаешь о времени, девочка. Я вижу в твоих глазах старые раны, которые полыхают, будто ты получила их вчера. Разве одно это не доказывает, что у времени нет сегодня и завтра? Для тех, кто снаружи, прошли годы. А для меня и моих людей будущее так и не наступило. Это было не проклятие, это был величайший дар.