Эта сука, серая мышь - Ника Сафронова

– Ну что, как отдыхалось?

Мне было радостно оттого, что мы все наконец-то увиделись и собрались за нашим всегдашним утренним чаепитием. И оттого, что Оксанка сказала, что она скучала по мне. Только вот меня отчего-то знобило и есть совсем не хотелось. А еще со временем я поняла, что уже не слушаю, как Олежкин приятель Митя Скворцов чудил в новогоднюю ночь.

Все смеялись. Да, должно быть, это и вправду смешно, когда человек, потихоньку улизнув из-за праздничного стола отправляется вздремнуть в ванную комнату. А чтобы не замерзнуть на дне чугунного углубления, накрывается сверху шторкой для душа. Да, пожалуй, это смешно.

Только мне почему-то совсем не хотелось смеяться. А вдруг, ни с того ни с сего, захотелось расплакаться. И это желание становилось тем сильнее, чем больше подробностей я узнавала. О том, как Ирина летала в Тюмень, чтобы встретить Новый год вместе с дочерью. О том, как Оксанка с Юляшкой плавали на самом что ни на есть взаправдашнем ледоколе. И замерзли, как сволочи, погружаясь в специальных термостойких костюмах в ледяную воду. И о том, как такой же одиночка, как я, ДДА отметил все праздники с соседями по купе. И ради такой перспективы он даже специально поехал на Дальний Восток.

– Балагура! – окликнула меня Ирина. – А ты-то где отдыхала, что так выглядишь?

– А как она выглядит? – вступился за меня Олег. – Прекрасно выглядит. Как всегда.

Оксанка тогда ничего не сказала. Но стоило нам с ней остаться с глазу на глаз, спросила:

– Польчик, у тебя ничего не случилось? Ты что-то действительно за праздники малость сдала. Бухала, что ли, как сапожник?

– Не знаю, зайчонок! Мне как-то нехорошо в последнее время.

Дорохова, пуская дым, проницательно сощурилась. Наверное, догадалась об истинных причинах моего недуга. Хотела что-то сказать, но передумала.

Потом заговорила совсем о другом:

– Так что, ты в четверг поведешь малыша на тренировку? – осведомилась она.

– Да нет, наверное. Это слишком далеко и неудобно. Ты представь, каково будет Славику. После школы приедет домой, сделает уроки, а потом еще тащиться в спортивную секцию на «Щелковскую»! Да и мне тогда в середине дня уходить надо будет, чтобы успеть его к пяти часам отвезти. И потом… – я немного запнулась. – Знаешь, зайчонок, я тут подумала на досуге и решила, что, наверное, ты права, этот колдун – самый обыкновенный шарлатан.

– Да? Ну вот и замечательно, что ты это поняла, наконец! – обрадовалась Оксанка. – А то я уже стала за тебя волноваться. Все-таки, что ни говори, а к магии у меня настороженное отношение. Хотя твой внешний вид меня все равно пугает. – Она с недовольством зыркнула на крути у меня под глазами. – Конечно, немного досадно. Я уже так настроилась твоему кузену харакири сделать! Ну, или хотя бы испанскую бабочку.

– А у тебя что, родилась идея, как это можно было бы осуществить?

– Ну, откровенно говоря, нет. Хотя мы с Юлькой честно ломали головы. Ужиная как-то в ледяном ресторане… заметь, какая замечательная страна Финляндия! Все кругом в ледяных глыбах! Так вот, ужиная как-то в этом самом ледяном ресторане, мы с сестрицей пребывали в романтическом расположении духа и как раз беседовали о том, как бы добыть для тебя внутренности Шурка.

Я поморщилась.

– К счастью, колдун оказался настолько любезен, что ограничился одной только кровью.

– Да, – с досадой сказала Оксанка, – мягкий какой-то шарлатан попался.

Она уже собралась поведать мне, какая необычайно веселая мысль по всему этому поводу пришла в голову Юляшке, но тут из двери офиса выпорхнула Чижова в съехавшем набекрень пальто.

Увидев нас, она обиженно воскликнула:

– Оксанка! Ты чего без меня курить ушла?

– А я думала, ты не куришь, – попыталась отшутиться Оксанка.

Но Ирина уже и без того сменила гнев на милость.

– Девки! Слушайте, какая меня посетила офигительная идея! – с присущим ей вдохновением начала она. – Давайте откроем букмекерскую контору!

– Так. До свидания!

Оксанка дернула дверь и, пропихнув сначала меня, попыталась удрать следом.

Но Ирка вцепилась ей в куртку:

– Дорохова, куда? Послушай меня!

– Ира! Сразу свободна!

– Да послушай же, я тебе говорю! – И она выволокла упирающуюся Оксанку обратно.

Я же, пройдя на свое место, засела за документы. Нужно было по просьбе Вероники переделать один договор, но я никак не могла сосредоточиться. Мне не давала покоя какая-то мимолетная, недодуманная мыслишка, которая возникла при разговоре с Оксанкой. Вспыхнула как искра и тут же погасла.

Что же такого сказала Оксанка, что заставляет меня теперь напрягаться, чтобы догнать эту ускользнувшую догадку. Неприятную догадку. Да-да, именно неприятную! Ах, вот! Уловила! Это было, когда мы говорили о магии. Говорили в том ключе, что магия не поможет. И Дорохова сказала: «Хотя твой внешний вид меня пугает»! Значит, она допускает мысль, что моя теперешняя хандра может быть связана и с проклятием тоже? Допускает мысль, что я иду по Зонному пути?!! А что, если это так и есть? Да, у меня депрессия из-за несчастной любви! Но у меня ведь еще и совершенно очевидные признаки физического недомогания!

Нужно срочно обратиться к врачу! Может быть, даже лечь на обследование! Я не знаю что, но нужно что-то делать! Немедленно! Пока еще не поздно! Я не хочу умирать! Леночка, прошу тебя, я не хочу умирать!!!

В таком состоянии я прожила еще две недели.

Я просто не понимала, когда мне ложиться в стационар. С утра я отвозила Славика в школу. Потом отрабатывала повинность за покупку машины (я даже заикнуться Мише не смела, что мне нужно бросить дела на неопределенный срок!). А вечером мчалась домой, чтобы успеть хоть немного побыть со своим малышом. Почитать ему. Просто поговорить. Или всего лишь посидеть рядом, пока он глядит свои мультики. А еще из Воронежа наконец пришли недостающие документы, и я вступила в процесс по оформлению опекунства.

В общем, времени у меня не было ни минуты.

Однако существовала и другая причина, по которой я все откладывала свой визит ко врачу. После Зоиной смерти я стала катастрофически бояться больниц. Мне даже снилось порой, как она уходит от нас – в своем линялом халате и каких-то сиротских носочках – по длинному-длинному больничному коридору.

Между тем улучшений в моем самочувствии не наблюдалось. Становилось лишь хуже. Организм ослаб, и бывали дни, когда я с трудом заставляла себя подняться с постели. У меня не только пропал интерес к еде, но ко многим запахам кухни даже выработалось стойкое отвращение.

И вот однажды я проснулась от острого ощущения того, что меня вот-вот вырвет. Бросилась в туалет. Сказала там все, что я думаю о своей паршивой жизни. И, только стоя над умывальником, в задумчивости омывая рот холодной водой, я вдруг прозрела.