Точку поставит сталь - Андрей Евгеньевич Фролов

— …Так что охоты быть не может, — как ни в чём не бывало закончил мою фразу полулысый мудила, в третий раз заступая вперёд, — ведь кормить и содержать их — обязанность всех окрестных кочевых стай.

— Байши, старик, да ты наконец заткнёшься⁈ Мы поняли, что ты преисполнен пустынной мудрости! Мы верим, что действительно шатался по барханам! Но какого беса ты вообще лезешь в мой разговор⁈

В треугольнике меж «Коппульсо» наступила густая тишина, центром внимания которой снова, разумеется, стал я. Наверное, не стоило орать на старого знакомца?

Я был вынужден разжать кулаки, сглотнуть, отступить на полшага.

Чу-ха рассматривали вспыхнувшего терюнаши с презрительной смешинкой во взглядах; Бронза казался неподдельно удивлённым, Ч’айя с трудом сдерживала улыбку, а Ункац-Аран укоризненно склонил голову:

— Я просто хочу быть полезным, Ланс, — негромко сказал он, на секунду заставив почти поверить в искренность тона.

Ох, старая хитрожопая крыса, знал бы ты, насколько таким хочу быть и я сам…

Прочистив горло, я сделал вид, что ничего необычного не произошло.

— В общем, я пытаюсь предупредить, что с этой горой всё не так просто, как может показаться, и первым делом сто́ит…

Конечно же, закончить мысль и реабилитироваться в глазах всей стаи мне не позволили — на общем отрядном канале свистнуло коротким «контакт», и казоку-йодда разом присели в боевых стойках. Бронза, за секунду оказавшийся у таранной насадки фаэтона, осторожно выглянул из-за армированного колеса.

Мы с Ч’айей и Ункац-Араном рванули к корме «Коппульсо», сбившись в комок и ожидаемо морщась от запахов друг друга. Впрочем, сейчас меня тревожили отнюдь не ароматы шкуры полулысого гадателя «Детей заполночи»…

Природные террасы горы, ещё минуту назад пустовавшие, теперь были покрыты фигурами чу-ха-хойя. И даже на первый взгляд их было не меньше сотни.

Первое, что бросилось в глаза — белая масть всей многочисленной стаи. Сложно было определить, клановая ли это мутация, или искусственное ритуальное обесцвечивание, но выглядело весьма жутковато. Второе — причудливо-многослойные тёмно-бурые тюрбаны и бурнусы, напомнившие накидку-сатти Магды вис Мишикана, все в голубоватых разводах подсыхающего хопша. Ах, да, и ещё третье — оружие, здоровенные буар-хитты, сжатые в жилистых лапах.

Усыпав горный склон, пустынные манксы мерно покачивались из стороны в сторону, будто диковинные растения под порывами ветра. Местами из-за валунов также выглядывали самки в плотных, скрывающих морды накидках, и даже любопытные детёныши. А ещё рядом с некоторыми виднелись звери, и я не сразу поверил глазам — это были собаки.

Причём не мелкие гнездовые вырожденцы, шныряющие по улицам Юдайна-Сити в поисках объедков или падали, а крупные приохоченные псы, твари весьма зубастых оскалов, в холке дорастающие до пояса взрослого чу-ха.

Это казалось немного нереальным, но животные покорно отирались возле вооружённых самцов, пока без рыка, но и рублеными хвостами не повиливая; как и хозяева, они наблюдали за чужаками-пришельцами с хладнокровным оцениванием.

Так, Ланс, а вот теперь начинается важное…

Теперь главное — не потерять такого же спокойствия и нам. Нащупать инструмент воздействия. Обыграть систему сурового пустынного мира, где большинство вопросов решают чутьё, крепость духа и вера в свою правоту.

Чу-ха-хойя примитивны. Просты в своей прямоте. По-своему открыты к честности и совершенно не умеют плести интриг. Значит, сейчас через Бронзу (а может, даже Ункац-Арана) мы попросим дозволения приобщиться к святыне. Убедим, что специально отправились в шамтарр ради этого места.

А уж если местные откажутся, просто запугаем их своим высокотехнологичным снаряжением, ведь у Шири-Кегареты с его свето-струнным слепком змея это вполне получалось!

— Уходите! — проскрежетало с террасы, и я никак не смог понять, какой именно из пустынников это сказал. — Это закрытая земля, и ни один чужой хвост не оставит на ней следа.

— Изгонять страждущих паломников в пустыню — страшное преступление! — вдруг прокричал гадатель из-за моего плеча. Мы с Ч’айей вздрогнули, а Бронза повернулся с гневной гримасой. — Мы не просим приюта, но имеем права очистить дух на вершине инья’мтарр!

Стало так тихо, что я слышал осыпающиеся с барханов струйки песка. С запада продолжала накатывать буря, ещё далёкая, но густая и пугающая.

— Это закрытая земля! — повторили со склона, и на этот раз мне показалось, что говорил совсем другой самец. — Табу. Нишид. Фаду. Вам нет в неё хода!

— Скажи им, что мы имеем право, — вдруг прошептал я гадателю. — Нам дозволил Энки, что лепит своих детей из глины подземного океана Тиамат!

Ункац-Аран покосился на меня так, будто я только что обвинил его мать в продажности. Но воздух в лёгкие втянул и уже приготовился продолжить увлекательный спор с хозяевами запретной горы. Но третий чу-ха-хойя опередил, прокричав громко и распевно:

— Уходите! Или мы заставим! Ведь сказано: не возжелаю я земель ядовитых, ведь гады правят в них, и нет права моего держать когти свои над их песками; не возжелаю я вод жгучих, пусть моллюски и твари глубинные право там имеют, и не омочу усов своих, на правление претендуя; но божествами данное мне хранить стану, не щадя ни хвоста, ни сердца, ведь таков путь мой, и пусть Пунч-ки-лат сорвёт плоть с костей моих, если отступлюсь от предначертанного и дрожь страха заставит меня предать веление сердца!

Ункац-Аран поперхнулся, спрятался за бортом «Коппульсо» и к моему ужасу расчертил морду охранными знаками. Его встряхнуло, будто под броню забрался паук.

— Ты чего, дед⁈ Таблетки действовать перестали?

Он сглотнул, быстро облизал зубы и даже не отреагировал на дерзость.

— Наш новый пунчи на склоне цитирует Кодекс Супра’чу-ха, — пробормотал он, потирая щёку. — Причём в самой замшелой его версии. Я такого староверия не встречал даже во время шамтарр…

— Байши… — Я ощутил, что ладони начинают предательски потеть. — Звучит так себе…

— Это, Ланс, звучит куда хуже, чем так себе.

Я снова выглянул, всматриваясь в чуть покачивающиеся силуэты пустынников. Да, звучало хуже, чем так себе. Звучало, как фанатичная стена, которую не прошибить ни логикой, ни угрозами, ни увещеваниями. В этот же момент стало заметно, что самки и детёныши исчезли, что также определённо не сулило ничего хорошего.

— Уходите, чужаки! — добавили со склона слева, причём столь же хрипло и угрюмо, будто чу-ха-хойя всей стаей тренировались говорить в тон. — Мы не желаем зла добросердечным, но когда в пустыне меняется ветер, это редко бывает к добру.

Ох, пунчи-кочевник, так ведь ветер уже поменялся. Может, и правда не к добру, но этот ветер уже не загнать в кувшин…

— А теперь послушайте вы! — вдруг прокричал Бронза, и я запоздало сообразил, что никак не могу помешать Когтю. — Меня зовут Ишима Квичи, также известный, как Бронза, и я Девятый