Последний вечер в Лондоне - Карен Уайт

Я была слишком ошарашена его прямотой, чтобы найтись с ответом.

– Я храню ее, потому что это была единственная вещь, которую ты оставила. Ты же даже не попрощалась. И я подумал – глупо, как оказывается, – что ты можешь за ней вернуться.

Я кивнула – на большее меня не хватило.

А затем вспомнила другое фото – с Колином в коляске и его родителями в аэропорту Атланты. Мне захотелось сказать ему, что он не был для меня невидимкой, как бы я этого ни хотела.

– Ты был очень милым мальчиком, – сказала я, подумав, звучат ли мои слова для него так же глупо, как для меня.

Он вопросительно склонил голову.

– Другая фотография в рамке на твоем столе – та, что с твоими родителями. Там вы, похоже, в аэропорту Атланты. Ты был просто прелесть в своих носочках и шортиках.

Моя улыбка тут же угасла, когда я увидела его вмиг осунувшееся лицо.

– Это был не я, – сказал он. Он оторвался от кухонного стола. – Попрошу Анну принести тебе чаю.

Я хотела ему сказать, чтобы он не волновался, но он уже ушел.

Несмотря на солнечный свет, покрывший нежным глянцем дом и все вокруг, вторая половина дня выдалась холодной, вынудив нас сесть за стол в столовой, по размеру скорее напоминавшей банкетный зал, а не на свежем воздухе. Конечно, ничего плохого в том, чтобы обедать жареной курочкой с картофельным пюре, фасолью «Черный глаз» и кукурузным хлебом в комнате, где королева Елизавета чувствовала себя как дома, нет, и все же… Если бы я была азартным человеком, то побилась бы об заклад, что в истории этой столовой впервые сухари поливали подливкой, а салат-желе подавался в качестве гарнира.

Я надела единственное взятое с собой платье – простое темно-синее платье-футляр из материала, который не мнется в чемодане. Прешес настояла на том, чтобы одолжить мне шелковый шарф – уверена, «Эрме», – и завязала его в изящный бант сбоку на шее. Я получила одобрительные отзывы от всех, кроме Колина – он лишь скользнул по мне взглядом и сразу уставился на угощение.

Мы с Прешес сели напротив него с Арабеллой, чему я внутренне порадовалась, потому что мне было на кого смотреть, кроме Колина. Анна, стоя у нас за спиной, раскладывала по тарелкам жареную курицу с большого блюда. Держа сервировочную вилку, она остановилась за спиной Прешес.

– Белое мясо или темное, мисс Дюбо?

Я сдержалась, чтобы не облизнуться, – мы так делали в детстве, когда готовили жареную курицу, сколько бы мама ни просила нас перестать.

– Не хочу настаивать, но лично я люблю костыли.

– И я тоже. Будь любезна, костыль.

Анна замерла в нерешительности. Прешес ясности не внесла, поэтому пришлось объяснить мне.

– Ножка. Просто она похожа на костыль, – объяснила я.

– А, ну конечно, – сказала молодая женщина, кладя одну ножку на тарелку Прешес. – Вот еще бедрышко, а то в ножке мяса не так много.

Я взяла два «костыля» и потянулась за картофельным пюре. Я поняла, что все ждут от меня комментария, поэтому постаралась объяснить весь процесс.

– Когда вы положили картошку, сделайте посередине небольшую ямку. А затем просто наполняете ее подливкой так, чтобы немного стекала по краям. Вот так. И не забудьте полить подливкой и сухари.

Затем я посоветовала всем намазать маслом кукурузный хлеб, умолчав о том, как мой папа любил делать из фасоли, хлеба и картошки сборную солянку. Это стоило отложить на другой раз – на сегодня явно было достаточно поедания жареной курицы руками, пусть Анна и поставила каждому небольшую чашу с лимоном и водой для мытья рук.

– Если хотите есть с помощью вилки и ножа, то ничего страшного. Осуждать не буду, – сказала я. – Но если вы снова окажетесь на Юге, используйте пальцы. Я слышала, что в Гейнсвилле, Джорджия, использовать столовые приборы для жареной курицы незаконно. Возможно, так же еще в некоторых местах на Юге.

Я взяла ножку пальцами, глядя на то, как все – в том числе и Прешес, – медлили, как их руки в нерешительности застыли над столовыми приборами. Я положила кусок курицы на свою тарелку.

– Я, кстати, тоже совершенно не против кушать с помощью вилки и ножа. Когда ты в Риме и все такое, – смутившись, пробормотала я.

– Глупости, – заявил Джеймс, беря пальцами курицу. – Ты приложила столько усилий, чтобы приготовить для нас такое восхитительное блюдо, и мы должны вкусить его так, как это было задумано.

Пенелопа последовала его примеру и, отставив мизинцы, взяла кусок.

– Всегда мечтала есть руками, – сказала Арабелла, буквально вгрызаясь в курицу.

– Когда ты в Риме, – сказал Колин, в первый раз взглянув на меня, и тоже сдался перед соблазном брать пищу руками.

Прешес отложила приборы последней, ее пальцы застыли над тарелкой.

– В самом деле, Прешес, – сказала я, – если вам удобнее использовать вилку и нож, то ничего страшного. Вы так долго жили за границей. Трудно перешагнуть через свои привычки в питании, особенно по прошествии почти восьмидесяти лет.

– Так и есть, – согласилась она и аккуратно подняла вилку и нож со стола. – Я просто очень не люблю портить макияж.

Улыбнувшись, она принялась разрезать бедрышко.

Когда все закончили и я получила столько комплиментов, что чуть было не позвонила тете Люсинде, чтобы ее могли поблагодарить лично, Пенелопа предложила съесть десерт в библиотеке.

– Хорошая мысль, – сказала я. – После всего съеденного прогулка через весь дом мне просто необходима. Я того и гляди лопну.

Джеймс рассмеялся, удивив меня.

– Верно подмечено, Мэдди. Думаю, мы все в таком же состоянии.

– У нее еще много всяких присказок в запасе, – проговорил Колин. Он встал и выдвинул стул для своей матери. – Как там было? Когда человек раздражает, он похож на что-то, что никак не смахнешь…

Повернувшись, я ответила достаточно сухо.

– Ни малейшего понятия, о чем ты. – Я помогла Прешес встать со стула, взяла ее под руку, и мы вышли из столовой. – На десерт у нас «амброзия» [19], – прошептала я ей. – Я хотела сделать сюрприз, но раз уж вы все равно сразу ее узнаете, решила не делать из этого секрета.

– «Амброзия»… Как мило.

Она сказала это абсолютно без выражения. И я решила, что, возможно, она не любила амброзию, но из вежливости не сказала мне этого.

Пытаясь заинтересовать ее, я сказала:

– Тетя Люсинда всегда добавляла коктейльную вишню и орех-пекан, так как обычно готовила «амброзию» на Рождество и думала, что красный цвет придаст блюду праздничности.