Чужая гостья - Алла Холод

Самое смешное, что именно в тот самый момент, когда Семен распинался о своих планах, раздался звонок в дверь, пришел Миша. Я почувствовал, что сейчас может случиться что-то очень неприятное, но Миша вел себя корректно, выпил с нами водки, съел пару пирожков. Я пытался закрыть Семе рот, но это было не так просто, Миша все понял. Я отвел его в сторону и сказал, что лучше бы вам с Машей на завтрашнее мероприятие не приезжать, Сему понесет, он разбередит старые отношения, зачем все это? Но Миша ответил, что поехать на день рождения – это как раз решение Маши. Будто именно ты сказала, что этой поездкой раз и навсегда поставишь все точки над «и». Миша говорил вполне уверенно, однако мне показалось, что на самом деле никакой уверенности у него нет. Ему было страшно, он панически боялся тебя потерять.

В тот день мы все изрядно выпили, думаю, ты помнишь, что Семен ходил за тобой хвостом до самой ночи. Ты его избегала, но Семен распалялся еще сильнее. Он просто не мог поверить в то, что ты потеряла к нему интерес. Самое элементарное объяснение было для него еще одним жестоким ударом. Ты предпочла Мишу! О нет, только не это! Короче, настал момент, когда все стали расходиться по комнатам. Кто был больше пьян, кто меньше, но было уже поздно и пора было ложиться спать. В тот вечер у нас с Улей была близость, но все прошло как-то не так.

– В ту ночь Уля спала со мной, – возразила Марьяна.

– Ну это не удивительно, – кивнул Толик и снова погрузился в воспоминания. – Мне казалось, она чего-то от меня ждет, да так, наверное, и было, но я не решался, я не мог сделать самый важный шаг, я был полным идиотом. Что теперь об этом говорить? После того, как между нами все произошло, и мы уже собрались спать, Уля спросила меня: ты меня любишь? Я сказал: да, люблю. И тогда она спросила: чего же ты ждешь? Мне сейчас очень стыдно говорить об этом, но я тогда поступил, как полное ничтожество: поднялся с постели, надел джинсы и ушел. Я вышел на террасу покурить и увидел, что в кухне горит свет. «Там остался кто-то самый стойкий», – подумал я и вышел в коридор, который вел к кухне. После прерванного разговора с Улей хотелось выпить. Она обволакивала меня своей красотой и нежностью, но я боялся. Боялся любви, семьи, детей, боялся близкого проникновения в жизнь другого человека. Я хотел уехать, я жаждал чего-то, сам не знал чего… Впрочем, мои душевные метания мы вполне можем оставить в стороне. На чем я остановился? Ах да, я зашел в кухню, но там было пусто. Горел свет, на столе стояла бутылка и две рюмки, остальная недомытая посуда была грудой свалена в раковину. Я до сих пор отчетливо помню блюдце с нарезанными кусочками сала, и как от каждого кусочка была аккуратно отрезана шкурка. Только Миша любил шкурки от сала, все это знали. Я стал искать участников банкета и, честно говоря, уже в тот момент испугался, как бы между ними чего не произошло. Ну и в конце концов нашел…

Я увидел Мишу в стороне от дома, у сарая, он заметил меня и бросился в мою сторону. Он шатался, не разбирал дороги. Он меня увидел и рухнул на колени, лицом в землю. Я бросился к нему. Его истерика продолжалась с минуту, и тогда я еще не понял, что произошло. Я принес с кухни водки, дал ему выпить, и он рассказал, что они с Семеном остались одни, и именно Сема затеял разговор о тебе. Голукович был пьян, он повел Мишу вглубь дома и заявил, что если он откажется от тебя, он заплатит ему круглую сумму. Вначале Семен не сказал, какую именно, но потом открыл сейф и стал вытряхивать оттуда пачки долларов. Денег было много. Семен предложил сделку, но сказал, что если Миша откажется, он снимает с себя все дружеские обязательства. Он сказал, что в любом случае не даст тебе выйти замуж за Мишу. И еще одно сказал. Якобы в ту ночь, когда все купались в реке, ты почти отдалась ему, сказала, что по-прежнему его любишь, якобы Семену оставалось сделать лишь один шаг, но кто-то помешал. Что если бы не гости, он бы сейчас лежал с тобой в постели.

– Это неправда! – выкрикнула Марьяна. – Ничего такого между нами не было.

– Маш, я не сомневаюсь. Я думаю, это был чистой воды блеф, а по-русски говоря – вранье. Но Миша в тот момент этого не понимал. Он нашел в прихожей, где-то в шкафу, какой-то старый шарф, скрутил его жгутом, вернулся в комнату и застал Семена склонившимся над пачкой денег – тот пересчитывал купюры. Доллары были не его, дедовские, Сема не имел представления, сколько денег находится в каждой пачке. Миша сказал, что первой его мыслью было наброситься на него сзади, но тогда мертвое тело пришлось бы тащить через дом и двор до самой лесополосы. И неизбежно остались бы следы. Поэтому он поступил иначе: сказал, что согласен, предложил скрепить сделку рюмкой водки. Когда проходили мимо прихожей, взял шарф, спрятал его в карман ветровки, надел ее, позвал Семена выйти на воздух. Они дошли до сарая, когда Мишу осенила мысль, что лучшего места, пожалуй, не найти. На все про все ушли считаные секунды…

– Нет, Толик! Этого не может быть! – вскрикнула Маша, из глаз которой струились слезы. – Он не мог этого сделать!

– Тащить тело в лес было нереально, остались бы следы, преступление раскрыли бы на следующий день. Миша решил, что может расчистить место у сарая, закопать тело там и снова забросать все хламом, который там находился. Ящики там были какие-то, коробка с чем-то тяжелым, что-то сломанное лежало, велосипед или мотороллер… Я уже не помню, да и темно было. Я застал его над разрытой могилой, он еще не успел забросать тело землей…

Выходило, что я единственный свидетель, но на меня у Миши при всем желании уже не хватило бы сил. Может быть, он хотел в тот момент избавиться и от меня, но так вымотался, расчищая место у сарая, что прекрасно понимал: со мной ему не совладать. Он стал умолять меня, побежал следом за мной в дом, схватил за руку. Я объявил ему, что буду звонить в полицию, но он вцепился в меня мертвой хваткой, повел по коридору. Открыл какую-то дверь, и я увидел распотрошенный сейф, деньги валялись в кресле, на полу. Миша предложил поделить их пополам. Я не буду описывать, что я чувствовал в тот момент. Сначала мне хотелось его зверски избить, потом я стал лихорадочно искать телефон, чтобы вызвать полицию, потом мне стало его жалко. Он рыдал, говорил, что любит тебя больше жизни, что не мог позволить Семену безнаказанно разрушать все вокруг себя. Не спрашивай меня, как я принял то решение, но сделанного не вернешь. Мы пошли к сараю, куда он отнес тело Семы, я спустился в яму. Снял с Семы часы, кроссовки, одежду и велел Мише закапывать могилу. Лопату мы потом утопили в реке, далеко забросили. Неудивительно, если ее никто не нашел. Потом мы пошли к пляжу, я снял с себя кроссовки, джинсы, бросил рядом телефон, там же мы оставили бутылку водки, бросили пару пластиковых стаканов. Вернувшись в дом, я стал рыться в шкафах в поисках одежды, но ничего не нашел. Потом понял, что ищу в комнатах то ли родителей, то ли деда – одним словом, хозяев дачи. Тогда мы пробрались в комнату Семена, и там я обнаружил и какие-то старые джинсы, и кроссовки, и рубаху. Я думал, никто не заметит пропажи этого старья. Кто считал, сколько у Семена на даче валяется старых маек? Мы пересчитали деньги и поделили их, но не пополам, а в несколько другой пропорции. Я взял себе большую сумму. Миша не возражал. Я велел ему разлить у сарая жидкость для костра, чтобы в случае чего собаки не взяли след. Он схватил емкость, вылил ее содержимое и оставил лежать перевернутой – вроде как кто-то споткнулся и не заметил.