Каньон убийств - Мэг Гардинер

ФБР! Мои мозги, которые целый день шевелились со скоростью соленого слизняка, наконец пришли в нормальное состояние. Я вспомнила, что кузина Тейлор сказала на вечеринке в честь будущей невесты.

— Дейл ван Хьюсен служит в подразделении ФБР по борьбе с отмыванием денег, — передала я Джесси ее слова.

— Черт побери. — Он посмотрел на меня. — Значит, ФБР знает об электронных шантажистах и подозревает, что они перемещали деньги через «Мако».

— А ван Хьюсен думает, что вы с Исааком были винтиками механизма для отмывания денег. Вот почему он считает, что имеет право конфисковать твои активы. — Тут я вспомнила еще кое-что. — Смерфинг.

Я подсела к компьютеру и вошла в поисковую систему «Гугл».

— Ван Хьюсен употреблял этот термин, — пояснила я. — Наверное, он хотел пробудить наш интерес.

— Но не к персонажу печального комикса.

В запросе на поиск я напечатала «смерфинг + отмывание денег». Это был наиболее легкий путь к истине.

Результат появился на экране менее чем через секунду.

Джесси громко вздохнул.

Вот что мы прочитали:

«От Королевской конной полиции Канады. Смерфинг — наиболее часто используемый способ отмывания денег. Предполагает вовлечение большого числа людей, которые либо делают вклады, либо покупают банковские тратты, выставленные на другие банки, на суммы, не превышающие 10 000 долларов.

От министерства юстиции США. Сеть правоохранительных органов, ведущих борьбу с преступностью в области финансов, определяет смерфинг как способ отмывания денег, при котором отмывающий делит крупные вклады наличных на более мелкие, пытаясь таким образом избежать необходимости предоставлять доклады по системе ОФО».

— ОФО?

— Отчетность по финансовым операциям. Банки обязаны регистрировать операции, которые по своему объему превышают десять тысяч долларов наличными.

Джесси подъехал к компьютеру и щелкнул еще одну ссылку.

«Для преступников, которым нужно переместить несколько миллионов долларов в год, наиболее легким путем отмывания этих наличных будет смерфинг. Преступники в этом случае используют подставных лиц, которые открывают в банках счета, не превышающие десяти тысяч долларов или пяти тысяч долларов, чтобы не попасть в очередной доклад о подозрительной деятельности».

Я посмотрела на Джесси:

— Так какой вывод? Ван Хьюсен считает, что ты занимаешься смерфингом?

— Не знаю.

— Тогда вспомни, что предшествовало аварии. Вспомни то страшное лето. Что тогда происходило? Вспомни.

— Эван, я только и делаю, что думаю об этом.

— Ну вернись мысленно в то лето.

Джесси закрыл глаза.

— Давай немного отдохнем. Не хочу показаться хлюпиком, но ей-богу весь вымотан.

Крутя ободы коляски, он двинулся на кухню, чтобы чего-нибудь выпить. Я посмотрела ему вслед: «Что же он скрывает?»

Черт. Ведь Яго послал мне сообщение из международного аэропорта Лос-Анджелеса. «Тебе это понравится, крошка», сулил он. Повернувшись к компьютеру я вошла в систему своей электронной почты.

И все полетело к чертям собачьим.

«Джесси — мальчик деятельный», — прочитала я.

Последовали фотографии.

«Мы его предупреждали. Мы говорили ему, чтобы он вел себя прилично. Он плохой мальчик».

Сначала я подумала, что череда снимков является подборкой из журнальных архивов. На фотографиях Джесси выглядел совершенно здоровым. Никакой инвалидной коляски. Никаких костылей. Он стоял то на фоне пальм, то около плавательного бассейна, то…

— Нет! — вдруг раздался крик Джесси.

Я оглянулась. Он застыл в дверном проеме. Я вновь повернула колесико «мыши».

Джесси стоял перед женщиной, лежавшей в шезлонге. Он положил ей руки на обнаженные плечи, а она ему — на плавки. Сомнений не было: она раздевала его.

На мгновение мне показалось, что это фотомонтаж, но Джесси подъехал ко мне и протянул руку к клавиатуре:

— Эв, остановись. Не надо.

Он испугался. Я поняла, что снимки не подделка, и оттолкнула его руку.

Снимали где-то в саду, с помощью телеобъектива. Владение было частное, поэтому Джесси и женщина чувствовали себя свободно. Они были уверены, что их никто не видит. Лицо женщины на всех фотографиях закрывала спина Джесси, но веснушчатые плечи и сверкающее серебро были на виду.

Харли!

— Пожалуйста, Эван. Остановись. — Джесси положил руку на мое запястье, пытаясь помешать мне. Но тщетно. Следующая фотография окончательно прояснила ситуацию.

— Позволь мне объяснить.

— Не нужно здесь ничего объяснять, и так все ясно.

— Я собирался сказать тебе. Я должен был сделать это.

Я встала:

— Сказать мне что? Что Харли бисексуальна? Что она опытная стерва? Я и без тебя это знаю.

Я направилась к выходу, туда, где сталью плескался океан. Ощущение у меня было такое, словно я нахожусь в клетке. Я была взвинчена до предела и с трудом сдерживала слезы.

— Когда? Когда это было?

— Еще в колледже.

И я поняла. Эти слухи, намеки самой Харли, лицемерные замечания Кенни Руденски. Все говорило о том, что Харли завязывала интимные отношения со своими студентами.

И Джесси был одним из них.

Я ощутила, как во мне зарождается жгучее, иррациональное и непреодолимое чувство ревности. Хотя эта связь закончилась до того, как мы с Джесси познакомились, я была готова убить Харли. Лживая тварь. Уверяла, будто она лесбиянка, а на самом деле, как оказалось, предавалась и старомодным любовным играм.

— Это была дань увлечениям юности. Я никогда не думал, что призрак вернется и будет преследовать меня.

— Помолчи.

Я вернулась к компьютеру. Заставив себя снова посмотреть на снимки, я заметила, что они датированы, но цифры почему-то были поставлены белым фломастером.

Меня словно обожгло. Даты. Что-то в них было не так.

Они относились не к тому периоду, когда Джесси учился в колледже. Если им верить, получается, что Джесси встречался с Харли, когда учился в юридической школе.

— Сколько времени это продолжалось? Когда и где были сделаны эти фотографии? Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе? Кто едет за сотню миль, чтобы предаться юношескому увлечению, Джесси?

— Эван, не заставляй меня рассказывать об этом.

В его голосе послышался страх. Снова страх!

— Сколько времени?

— Эв, пожалуйста, прости. Я понимаю, что виноват. Но я никак не мог заставить себя рассказать тебе об этом. И чем дольше я молчал, тем больше мне казалось, что и не нужно говорить, правда огорчит тебя. Я должен был сразу сказать. Я понимаю, сожалею. Извини.