Безымянное - Джошуа Феррис

Он спустился с грузовика и зашлепал вперед. Но течение вдруг ускорилось, коварная вода сбила его с ног, будто на стремнине, и понесла под горку. Там узкая улица, по которой он шел, изливалась водопадом в перпендикулярную, спускающуюся крутыми уступами. Тим изо всех сил замолотил руками, но отяжелевший от воды рюкзак тянул его вниз. Захлебываясь, Тим хватался за пустоту, за воздух, за дождь. Мимо проплывали дома. Наконец мелькнуло что-то красное, размытое — дорожный знак «стоп». Тим отчаянно сжимал жестяной восьмиугольник, пытаясь ухватиться покрепче, но тонкий мокрый металл упорно выскальзывал. Тогда Тим обхватил его согнутой в локте рукой. Туловище и ноги сносило потоком. Напрягшись, он подтянулся поближе, преодолевая силу течения, потом развернулся к потоку спиной, чтобы тот прижимал его к столбу. Обняв восьмиугольник обеими руками, он старался держаться как можно прямее. Рюкзак на спине тянул на дно, словно якорь. Мимо несло течением деревья, магазинные тележки и кусок забора.

— Соскучился? — спросила она.

Тим не ответил. Лекарства еще действовали, но хождение накладывало непредвиденный отпечаток.

— Ты соскучился по мне, Тим? — повторила она.

Он стоял, заткнув второе ухо пальцем, чтобы заглушить шум автоматов с видеоиграми. Кто додумался ставить таксофон рядом с этими штуками? Заведение гордо именовалось «Крупнейшим в мире пит-стопом» — явно для приманки туристов. Тим вымылся в платном душе и купил новую одежду.

— Тим, зачем ты звонишь, если не собирался разговаривать?

— Я узнал, что ты болеешь.

— Кто тебе сказал?

— Повтори еще раз, что ты спросила?

— От кого ты узнал, что я болею? От Бекки?

— Нет, до того.

— Я ведь просила ее не говорить.

— До того, Джейн, до того.

— Я спрашивала, соскучился ли ты по мне.

Тим расхохотался.

— Ха-ха-ха-ха! ХАХАХАХА!

— Что смешного?

Мертвенный флуоресцентный свет заливал щиты с табачной рекламой, витрины с энергетиками, вертела с курами-гриль, стойки с открытками, затянутые в пленку глянцевые журналы, протоптанные на плитке тропинки к сладостям и чипсам и шаркающих ногами транзитных пассажиров, которые все это потребляли. Смех перешел в сдавленные рыдания. Тим отвернулся к телефонному аппарату, чтобы никто не видел.

— Да, — выдавил он. — Я соскучился.

В пригородах властвовало лето. Пахло свежеподстриженными газонами. Оросители размеренно стрекотали, выдавая веера брызг. Государственные флаги над гаражами по всей округе висели чинно, не трепыхаясь.

Он сошел с намеченного оптимального пути и сдался на волю сна в лесопарке, окруженном со всех сторон жилыми кварталами. Разбудил его звук сыплющейся земли. Что-то довольно большое пыталось зарыться под палатку. На косой матерчатой стенке шевелилась неясная тень. Тим выбрался наружу, во влажную утреннюю духоту, и почти нос к носу столкнулся с клыкастым сопящим зверем, на загривке которого топорщилась сивая щетина. Оторвавшись от своего занятия, зверь посмотрел на застывшего столбом Тима. Тот осторожно сделал один, потом второй шаг назад и медленно спрятался за палаткой. К его облегчению, бешеные раскопки почти сразу же возобновились.

Стадо он разглядел чуть поодаль, на небольшом косогоре у поблескивающей металлом «паутины» для лазания. Несколько отщепенцев рылись под деревянным забором, отделяющим парк от домов. Его собственный незваный гость тем временем, похрюкивая, раскачивал палатку и, вполне возможно, раздирал ткань в клочья.

Обернувшись на звук хлопнувшей двери, Тим увидел двух мужчин, выходящих из грузовика. Один потянулся, зевая. Оба были одеты в одинаковые темно-синие штаны и форменные рубашки с короткими рукавами, а на двери грузовика виднелась какая-то неразличимая с такого расстояния эмблема. Вытащив из кузова по ружью с какой-то насадкой, мужчины подошли поближе к косогору и принялись отстреливать пасущихся хряков. Тим кинулся бежать, вскинув руки вверх. На его глазах все зверюги одна за другой повалились на землю, сраженные бесшумными выстрелами. Он вернулся к палатке. Разбудивший его кабан лежал на боку с торчащим в шее дротиком. Покуривая сигарету, к ним неспешно приблизился один из стрелков. На кармане рубашки значилось: «Парковая зона Даунерс-Гроув».

— Застрелили?

Егерь покачал головой.

— Нет, убивать их не положено.

— А кто это?

— Дикие свиньи.

Он затянулся сигаретой, втягивая щеки и всматриваясь сквозь прищуренные веки в знойную даль. Его напарник тем временем уже загружал первых свиней в кузов с помощью подъемного устройства. Егерь с сигаретой обернулся и молча окинул взглядом палатку.

— Здесь не разрешается разбивать лагерь, вы в курсе? — спросил он, выпуская вальяжную струйку дыма.

Ему снилось восставшее из мертвых индейское племя — воины выходили из кроваво-красного заката над центральными равнинами и из вод Великих озер. Их скорбные духи тянулись за ним еще с Вайоминга, с индейских каменных колец. За стенками палатки шла суровая подготовка к войне под хоровые песнопения. Индейцы не жаловали чужаков. Тим знал, но ничего не мог поделать, сгорая от жара, — то ли какая-то коварная болячка времен первопоселенцев, то ли тепловой удар. Грозные неразборчивые песнопения делались все громче. Наконец в палатку вошел вождь и потребовал произнести название племени, забытое врагами и потомками населяющих теперь эту землю врагов, стертое из памяти самой земли. Тим в отчаянии напряг память. Название упорно ускользало, жизнь повисла на волоске. Вождь, пахнущий популярным лосьоном после бритья, щелкнул средним пальцем по ботинку Тима, и Тим открыл глаза. За москитной сеткой палатки сидел на корточках загорелый почти дочерна мужчина средних лет со свистком на шее. Одет он был в белое поло с бейсболкой.

— Я спрашиваю, вы что тут делаете?

— Где я?

— Я уж думал, кто-то из парней обосновался, — продолжал мужчина. — Вы на моем стадионе.

Трясясь от озноба, Тим свернул палатку и покинул стадион под речовки тренирующейся на солнцепеке школьной команды Нортсайтской старшей школы — у широкой восточной кромки кукурузного пояса.

Он проснулся на жесткой полукруглой скамье в методистской церкви, воспевающей своими скромными белыми стенами простоту и величие Иисуса Аллегейнианского. Тим сел, подняв голову со сборника гимнов. Затекшие конечности загудели от притока крови.

Священник у алтаря репетировал проповедь перед пустым залом. Тим ушел бы, не будь он таким осоловевшим и тупым. Сквозь витражные окна лился солнечный свет. Тим дослушал окончание проповеди, которая завершалась цитатой: «У мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех». Он заподозрил, что снова бредит, однако подошедший священник все объяснил: судороги в ногах, вынудившие его вчера искать приют на церковной скамье (и нередкие, кстати, у профессиональных спортсменов), возникают из-за перенапряжения мышц, приводящего к воспалению и переизбытку определенного фермента, с которым организму сложно справиться.