Законы магии - Евгений Сысоев

не бросила. Очень хотелось как-то отплатить, но Торн, не представлял, чем можно ответить на такую доброту и старался делать хотя бы, что мог. Сама же Адела никогда, ни о чем не просила, ни чем не попрекнула.

Воспользовавшись своими связями, женщина поместила Торна в больницу, сама ассистировала при операции, а потом, из-за нехватки мест в палатах, так как после боя в Патале, осталось много пострадавших, взяла к себе в дом. Тут две недели она его выхаживала: кормила, меняла повязки, мыла. О последнем Торн до сих пор вспоминал со стыдом. В то время он всячески этому сопротивлялся, говорил, что справится сам. Адела лишь смеялась над его смущением. И все же не только стыд был в тех воспоминаниях. Были и ее теплые нежные руки, ее взгляд…

Трудно сказать, почему женщина так прониклась судьбой юноши. Сам он никогда не спрашивал. Как и она не задавала ему никаких вопросов. Поначалу такое положение дел полностью устраивало Торна, но сейчас, почему-то раздражало. Однако сам он что-то рассказывать о себе боялся. И это было новое для него чувство.

Через час с небольшим, еда была готова. Торн накрыл на стол, расставил и зажег свечи, хотя в поселке имелось электричество, но юноша слышал, что женщинам такое нравится.

— Ого! — Торн так увлекся, что не услышал вошедшей Аделы. — Вот это да! Ты что охмурить меня решил, рассчитываешь на что-то после ужина? — игриво говорила она, протирая волосы.

— Нет… я. Просто ужин, — буркнул юноша.

Торн терпеть не мог ее манеру подшучивать над ним. То она была нежна и внимательна, то напориста и даже нахальна. Юноша был слишком молод и неопытен, чтобы понять: так Адела скрывала свое смущение.

— Что ж, раз такое дело, может, откроем бутылочку вина?

— Как хочешь, — проворчал Торн, не заметив грустную и виноватую улыбку хозяйки дома.

Ужинали молча. Торн всячески избегал смотреть на Аделу, но все же не удержался, уж слишком непривычно было ее молчание. Женщина была задумчива, в больших темных, чуть раскосых глазах, затаилась не свойственная для Аделы грусть. Ее волосы высохли и каштановым водопадом струились вниз. Все черты ее внешности, если смотреть по отдельности, были далеки от идеала: и уже упомянутые раскосые глаза, и курносый нос, и несколько большой рот с припухлой нижней губой. Однако все вместе делало ее внешность запоминающейся и привлекательной. Торн понимал, что подобный типаж нравится далеко не всем мужчинам, про таких, как она говорят «кровь с молоком». Энергичная, крепкая, ладная.

Юноша улыбнулся, представив, что было бы, скажи он кому-нибудь такой комплимент. Впрочем, Адела, может и не обиделась бы, странная она была, себе на уме. Наверное, поэтому мужчины и не набивались в женихи, побаивались ее. Даже те, кто приходил с помощью, не слишком-то хотели чего-то серьезного. Так, скорее побаловать свое самолюбие, похвастаться перед кем-нибудь, уделенным вниманием.

Адела заметила улыбку и шутливо сказала:

— О, кто-то повеселел. Снова мир? Или просто очарован моей красотой?

Торн не был исключением, его она тоже часто раздражала, смущала и ставила в тупик, но, хуже всего — он часто робел перед Аделой, чего прежде никогда с ним не случалось. Однако, вместе с этим, что-то бесконечно тянуло к ней.

— Просто задумался, зачем тебе все это нужно, — поспешно попытался переменить тему Торн и случайно выдал то, что было на уме, но лучше бы там и оставалось.

— Нужно что? — приподняла бровь женщина, явно догадываясь, о чем идет речь.

— Возиться со мной.

— Слово «доброта» тебе о чем-нибудь говорит? — лицо Аделы стало холодным.

— Говорит. Но такая доброта, — Торн сделал ударение на «такая», — редко встречается в жизни.

Юноша жалел, что говорил все это, но отступать уже было поздно.

— Что ж считай, тебе повезло, — последовал холодный ответ.

— Как везет, бездомному псу, которого приютили?

Адела промолчала, лишь тяжело взглянув на Торна, неприятная усмешка исказила ее лицо.

— Я не хочу показаться неблагодарным…просто… просто… — слова не шли на язык, очень уж не привычно было видеть Аделу в таком состоянии, видимо у нее тоже накопилось, и она сама давно жалеет о решении оставить юношу у себя. Эта неприятная догадка пришла неожиданно. Лицо Торна покраснело от стыда. — Извини, я понимаю, как тяжело тебе было, я не имею права больше обременять тебя. И уж поверь, найду способ отблагодарить.

Последнее было, конечно, лишнее. Адела резко встала из-за стола и взяла тарелку. Торн, мучаясь, и сожалея обо всем случившимся, тоже вскочил с места и поспешно сказал:

— Нет, нет, я все уберу и помою. Отдыхай.

Женщина поставила тарелку на место и, не сказав ни слова, удалилась в свою комнату. Торн убрал со стола, помыл посуду, сетуя в очередной раз на то, что это занимает намного больше времени, чем раньше, затушил все свечи и бесшумно отправился спать.

Вот только о сне и думать не хотелось. Даже ложиться не стал. Стоял у окна и размышлял о случившемся. Какой же дурак! Нюня! Устроил концерт. И из-за чего?! Какое он право имел? Как же стыдно. Он всегда презирал людей, путающих доброту и вежливость с чем-то другим, выдумывая то, чего нет и быть не может. И вот, неужели он сам?.. Хотелось провалиться сквозь землю, особенно вспоминая лицо Аделы. Слишком размяк. И все же, как тяжело в груди. Уйдет ли когда-то эта глыба льда. Плевать. Надо думать о будущем, вот, что важно…

От размышлений Торна оторвал скрип двери, он обернулся. На пороге стояла Адела. Она внимательно посмотрела на юношу, сделала несколько шагов навстречу и тихо заговорила:

— Я не умею проявлять чувства, — такого ее голоса Торн еще не слышал. — Особенно по отношению к мужчине, к которому я не равнодушна. Веду себя, как дура, как стерва. Знаю об этом, но ничего сделать не могу. Что-то мешает. Знаешь, я…

Адела подошла ближе. Торн хотел что-то сказать, но подобрать нужные слова было нелегко, тем более, полупрозрачная ночная рубашка собеседницы, которая не то что не прикрывала наготу, а скорее подчеркивала ее, сильно отвлекала. Юноша тяжело сглотнул и снова безуспешно попытался отвести взгляд. Адела заметила это и заговорила томным шёпотом: