Далекие королевства - Аллан Коул

Женщина вдруг заметила что-то и вздрогнула. Она подошла к телу одного из кочевников, лежащего лицом кверху, и склонилась над ним. Я узнал его — это был главарь банды. Женщина плюнула в его лицо, хрипло рассмеялась и что-то сказала на своем языке.

Янош освободил последнего из пленных и подошел ко мне. Подняв охапку сучьев из заготовленной кучи, он бросил их в огонь, пламя ярко разгорелось.

Янош попробовал обратиться к освобожденным нами рабам на языке торговцев. Казалось, его понял только один человек, да и то с большим трудом, так что Яношу пришлось дополнять каждое слово обильной жестикуляцией.

— Вы свободны, — сказал он, отбрасывая ногой в сторону цепь. — А нам надо двигаться дальше… на восток, — он ткнул себя пальцем в грудь и показал направление, — можете идти с нами, потому что разбойники могут вернуться завтра, — он взял в руку обрывок цепи и указал на запад, куда удалось убежать немногим кочевникам, — с подкреплением и оружием. Идите с нами. Вы свободны, — Янош сделал приглашающий жест.

Мужчины и женщины в нерешительности стали переглядываться. Никто не двигался. Наконец вперед вышла эта самая красавица; она подошла ко мне и сказала одно слово, которое я не понял. Она повторила его на другом языке, и я догадался, что это слово означало «свобода». Женщина искренне и широко улыбалась. Затем она повернулась к остальным и произнесла небольшую речь. Только тут бывшие рабы обрели дар речи и принялись что-то шумно обсуждать. И вот сначала один, потом двое и еще пятеро подошли к Яношу. Остальные внезапно замолчали. Опустив глаза, они сели на землю, выражая покорность рабской судьбе. Янош еще раз к ним обратился, но больше никто не встал. Он даже попытался поднять одного мужчину за руку. Но тот вырвал руку, явно не собираясь подниматься. Янош рассердился, начал выходить из себя, готовый даже убить кого-нибудь из не желавших принимать свободу.

Видя растущий гнев Яноша, вмешался Мэйн:

— Капитан Серый Плащ. Рассвет близится. Нам пора в путь.

Янош заставил себя успокоиться.

— Я совсем забыл, — печально сказал он, — совсем забыл, что, когда попал в такое же положение… я встречал людей, которые предпочитали жить в плену, чем умереть свободными.

И тут же они перестали для него существовать. Он крикнул, чтобы мы собирались. Надо было быстро вернуться в лагерь, погрузиться и скорее отправляться. Кочевники должны вернуться с подкреплением. И к этому времени мы должны уйти подальше в глубь пустыни. Мы забрали из их лагеря все ценное, оставив только запас дров для тех, кто решил жить в рабстве. Все остальное сожгли. Мы разогнали их лошадей в разных направлениях, надеясь сбить преследователей со следа. Мы не решились взять их с собой. Нам не хотелось отмечать маршрут нашего побега останками животных.

Мы двинулись дальше. Когда мы вышли из оазиса в первые багряные краски рассвета, меня догнала та красивая женщина, указала пальцем мне в грудь и что-то спросила. Я сразу сообразил, что она хочет узнать.

— Амальрик, — сообщил я.

Тогда она похлопала себя по груди:

— Диосе.

По мере того как мы углублялись в пустыню, дым от костра в оазисе терялся в мареве дрожащего воздуха, быстро нагревшегося солнцем.

Через несколько дней у Диосе и ее товарищей появились основания сожалеть о том, что их спасли. Пустынные ночи были так холодны, что стужа пробирала до костей, а днем же, наоборот, мы молили о том, чтобы скорее пришла спасительная вечерняя прохлада. Невозможно было сохранять тот темп, который предлагал Янош, и за это мы были благодарны бывшим рабам. И когда вовсю палило солнце и ослики ревом оплакивали свою несчастную судьбу, а у нас даже не было слез, чтобы пролить их над своей судьбой, мы уверенно полагали, что только дурак решится преследовать нас. Мы и так были обречены. Но имелся ли шанс выжить у того, кто здесь вздумает позариться на наше богатство? Тем не менее и в этом аду обитали какие-то животные, хотя я бы не взялся утверждать, что они принадлежат к реальному миру. По ночам мы слышали, как они выли, предвкушая влагу нашей крови, а в раскаленные дни кругом стояла зловещая тишина.

На третий вечер наших мучений волшебная водоискательная лоза Кассини слабо клюнула, и все дружно бросились разгребать песок, как собаки. Я зарычал от наслаждения, когда мои пальцы наткнулись на влажный песок. Я набирал его полные горсти, высасывал, выплевывал и вновь запихивал в рот. Чуть утолив жажду, чавкая словно поглощая сладкий шербет, я поднял глаза и увидел Диосе. Лицо у нее было в грязи, и, когда она усмехнулась мне, на ее зубах тоже заблестел песок. Она не удержалась от смеха, видя мою физиономию, я захохотал над ней, и наш обоюдный смех становился все громче.

Диосе очень приятно смеялась. Я слышу эти звуки даже сейчас, когда пишу, пытаясь изобразить прошлое с доступным мне мастерством. Поэт бы его описал как мелодичный, похожий на звук колокольчика или на «ветерок в священной роще». Ее смех поднимался откуда-то из глубины, из сердца, отчего у каждого, кто слышал ее, сразу улучшалось настроение. Вскоре смеялись уже все, и лишь Янош сохранил чувство реальности, приказав всем мужчинам рыть глубокий колодец, чтобы напоить животных и набрать воды впрок.

Я не стану утверждать, что этой ночью мы себя чувствовали так, словно только что выступили в этот поход, или здорово освеженными, но настроение у нас явно поднялось. Когда один из осликов закричал, Лион передразнил его, и вскоре все закричали, подражая ослам, и ничего не было слышно в пустыне, кроме наших собственных воплей.

Во время ужина Диосе сидела рядом со мной, а когда мы поели, то попыталась поговорить. Она указала на меня, произнесла мое имя и жестом обвела окружающее пространство. Повторила мое имя, но на этот раз с вопросительной интонацией.

— А, — понял я. — Ты хочешь узнать, откуда я.

Я указал на запад. Она нахмурилась и покачала головой, словно не веря, что такое может быть. Но я еще раз кивнул, вновь указывая на запад. Пока она размышляла над этим, теперь уже я произнес ее имя и обвел окружающее пространство. А откуда она? Она указала на юг и несколько раз энергично махнула рукой, показывая, что ее родина далеко. Я соединил руки, изображая их связанными, и указал в ту сторону, где мы встретились с кочевниками.

— Что произошло? — спросил я. — Как ты оказалась у них в руках?

Диосе покачала головой, не понимая, что я имею в виду. Я повторил свой жест и вопрос, и ее прекрасные глаза осветились пониманием. Диосе что-то затараторила на своем языке, тут же расстроенно смолкла и пальцами на песке показала движение идущего человека. Она изобразила лицо ничего не ведающего человека, который беззаботно напевает. Таким было начало ее путешествия, при этом я понял, что с нею было много товарищей и сильная охрана. Затем она начала изображать кочевников с жестокими и злыми лицами, высматривающих что-то вдали. Я понял, что кочевники лежали в засаде, поджидая проходящий караван. Затем было нападение, сражение; охрана мужественно сражалась, но была перебита. Потом женщина свела запястья вместе, демонстрируя, что ее заковали в кандалы. На лице ее было написано отчаяние и безнадежность. Воспоминания повергли ее в уныние. Диосе указала на восток — туда гнали захваченных работорговцы. Я понял, что там находится рынок, где продают рабов. Даже в таком виде, в широкой мужской рубашке и обтрепанных шароварах, с грязным, усталым лицом, Диосе оставалась удивительно красивой женщиной. Вождь кочевников мог бы запросить за нее приличную цену.