Сборник Забытой Фантастики №6 - Эдмонд Мур Гамильтон

садом и затененном множеством великолепных дубов и каштанов.

Старик-слуга, которого звали, как я позже узнал, Карл Саммер, впустил меня. Он был поваром и общим доверенным лицом ученого, который был вдовцом и бездетным. Странное совпадение их похожих имен и диаметрально противоположное значение их фамилий заставило меня улыбнуться, когда я подумал об этом.

Я нашел профессора в его полностью оборудованной лаборатории, где он что-то изучал в большой пробирке.

– Входите, входиде, мистер Бартон! – радостно воскликнул он. – Я, конечно, рад вас видеть, будьте уверены, – добавил он, когда мы пожали друг другу руки.

Заняв удобное кресло за столом, на которое он указал, я откинулся на спинку и пристально посмотрел на своего хозяина.

Он был крупным мужчиной, значительно выше шести футов ростом, и пропорционально сложен. Его блестящие голубые глаза свидетельствовали о нем, как об ученом: ищущие, проницательные и аналитические. Его широкий высокий лоб, выпуклый на висках, выдавал в нем не только искателя и мыслителя, но также идеалиста и мечтателя. Его прямой нос, волевой рот и твердая челюсть показывали, что это человек энергичный и решительный. Однако лицо в целом выражало доброту, сочувствие и настоящую человечность.

Несмотря на его возраст, который был где-то между пятьюдесятью и шестидесятью, его волосы все еще были темными, за исключением легкого оттенка седины на висках.

Он указал на большой открытый том, написанный выдающимся специалистом по физике, который лежал у моего локтя на столе, и его голос вибрировал энергией, когда он говорил:

– Возвращаясь к разговору, который у нас был на днях у Дорана, я хотел бы, чтобы вы были любезны прочитать статью, которую я отметил, пока я, с вашего разрешения, завершу этот тест.

Когда я кивнул в знак согласия, он добавил:

– Я совершенно уверен, что статья послужит разъяснению некоторых утверждений, которые я выдвинул во время нашего разговора в то время.

Я улыбнулся.

– Мне, конечно, нужно пролить много света на некоторые вещи, и я всегда готов учиться.

– Я поздравляю вас с таким подходом, – сердечно сказал он.

Я положил книгу, о которой шла речь, на колени и прочитал следующий интересный постулат:

"В то время как вибрация перестает воздействовать на наши чувства со скоростью 40 000 колебаний в секунду в виде звука, мы снова осознаем периодическое движение, когда оно достигает 398 триллионов раз в секунду, тогда мы слышим нашими глазами или видим нашими ушами, что бы вы ни выбрали. Ощущение во всех случаях является результатом движения.

Есть много пищи для размышлений или предположений в мысли о том, что существуют звуковые волны, которые не слышит ни одно ухо, и цветовые волны, которые не видит ни один глаз. Для нас длинное, темное, беззвучное пространство между 40 000 и 398 триллионами и бесконечность диапазона за пределами 764 триллионов, где свет прекращается во вселенной движения, позволяет предаваться размышлениям о том, что могут существовать создания, которые живут на других планах, отличных от нашего, и которые наделены сенсорными органами, подобным нашим, только настроенным на то, что бы слышать и видеть в другом диапазоне частот."

Я перестал читать и задумчиво отложил книгу.

– Очень интересно! – прокомментировал я. – Но в чем заключается идея?

Профессор повернулся и вопросительно посмотрел на меня.

– Вы обратили внимание на часть, напечатанную заглавными буквами?– спросил он.

Я кивнул.

– Да, на самом деле я прочитал эту часть дважды.

– Ну, что вы об этом думаете?

Я с сомнением покачал головой.

– Я склонен думать, что у выдающегося ученого разыгралось воображение.

Профессор Винтер улыбнулся как-то по-особенному, и его глаза ослепительно заблестели сквозь очки.

– Ах! Итак, вы думаете, что нет никакой возможности существования невидимого мира вокруг нас?

– Я бы не сказал, что это невозможно, потому что прогресс современной науки, похоже, демонстрирует, что мы вряд ли можем позволить себе провести грань между возможным и невозможным, но, по крайней мере, я бы счел это предположение в высшей степени невероятным и вообще непостижимым.

Несколько минут профессор молча возился со своим химическим аппаратом. Затем он снова повернулся ко мне, и в его манерах и голосе, когда он заговорил, присутствовало сильное чувство:

– Мой дорогой друг, что бы вы сказали, если бы я поведал вам, что я нахожусь на грани превращения кажущегося невозможным в реальность, то есть я сказал бы вам, что я собираюсь усовершенствовать машину, которая позволит мне проникнуть в тот мир вибраций и материи, который, я уверен, существует ниже уровня инфракрасного излучения?

Я весело рассмеялся.

– Если бы вы мне сказали это, я бы, без сомнения, принял бы это за шутку.

Он улыбнулся с серьезным выражением на лице и кивнул.

– Я бы вряд ли стал винить вас в этом.

Затем он сел на стул рядом и, наклонившись ко мне, продолжил:

– Тем не менее, таковы факты! Мои эксперименты почти закончены, и я собираюсь шагнуть в этот неизвестный мир! Более того, я хотел бы, чтобы такой скептик, как вы, разделил со мной этот опыт.

Я в оцепенении уставился на него. Я не мог поверить, что не ослышался. Наконец у меня вырвалось:

– Бог мой! Я так понимаю, что вы говорите серьезно? И что вы на самом деле вполне научно открыли способ видеть, слышать и иным образом ощущать невидимое и неосязаемое?

Он спокойно кивнул.

– Да, я имею в виду именно это. Минутку! – Он поднял руку, когда я собирался снова возразить. Он указал на все еще открытую книгу, которую я положил на стол, и продолжил:

– Как вы прочитали в этой книге, самая высокая скорость вибрации, которую способен зарегистрировать слуховой аппарат человека, составляет сорок тысяч колебаний в секунду. Выше этого ухо неспособно что-либо слышать. Почему? Потому что вибрации становятся слишком быстрыми, чтобы воздействовать на барабанную перепонку и цепочку костей среднего уха. Другими словами, они перестают быть звуковыми для человеческого уха.

– Итак, это хорошо известный факт, что некоторые животные могут ясно слышать звуки, которые тончайший человеческий слух не в состоянии уловить. Что это доказывает? Это, очевидно, доказывает более тонкую настройку, называйте это как вам будет угодно.

– Но на другом, более высоком конце шкалы мы обнаруживаем, что самые низкие вибрации света, которые способен воспринимать человеческий зрительный аппарат, это красный цвет, самый глубокий его оттенок, который вибрирует со скоростью 398 триллионов в секунду. Ниже этого глаз не в состоянии различить движение любого рода.

– Вы должны признать, что диапазон между сорока тысячами и 398 триллионами непостижимо огромен. Можете ли вы действительно поверить, что этот огромный диапазон в природе лишено какого-либо движения или