Банк, хранящий смерть - Дэвид Дикинсон

Люди двигались автоматически, словно танцоры, исполняющие положенные фигуры. «Может, они и впрямь настоящие могильщики?» — предположил Пауэрскорт. Еще несколько ударов, и старый гроб был извлечен из ямы. Мужчины снова взялись за лопаты, чтобы углубить яму. «Наверняка они суеверны, — подумал Пауэрскорт, — и позаботятся о том, чтобы вернуть покойника в его могилу, только положат вниз пару немецких гробов». Работа шла в молчании. Вдалеке раздался вой — то ли птичий, то ли звериный, словно протест против осквернения праха. Люди прекратили копать. Два гроба спустили в открытую могилу, засыпали землей и поставили сверху старый гроб. У Пауэрскорта закололо в ноге. Он надеялся, что с лошадью все в порядке и она ждет его у дерева. Итак, они закопали только два гроба. Осталось еще два. «Неужели они примутся еще за одну могилу? — подумал Пауэрскорт. — Или отправятся теперь на другое кладбище?»

Необходимо было узнать, что спрятано в этих темных ящиках. Пауэрскорт порылся в карманах, но перочинного ножа там не оказалось. Даже отвертки не было. Вряд ли он сможет открыть гроб голыми руками или даже вооружившись камнями, что в избытке валялись при дороге. Он чертыхнулся. Вот если бы с ним сейчас был Джонни Фицджеральд! У того вечно карманы набиты всякой всячиной.

Похоже, похоронная процессия готовилась к переезду. Пауэрскорт укрылся в тени и наблюдал, как те двое вновь взгромоздились на телегу. Повозившись со спичками, один из них снова закурил трубку. «На кладбище и в церкви курить не подобает, — подумал Пауэрскорт, — а при входе следует снять шляпу и перекреститься».

Молитвы Пауэрскорта были услышаны. Могильщики начали беседу. Их голоса разносились над кладбищем и долетали до Пауэрскорта.

— Думаешь, винтовки будут здесь в целости и сохранности, Майкл? — спросил первый могильщик.

Майкл рассмеялся.

— Конечно. Хотя это и не столь надежное место, как то, куда мы теперь направимся.

Итак, это были винтовки. Немецкие винтовки. В гробах были немецкие винтовки последнего образца. Смертоносные винтовки, маузеры или шнайдерсы, с новейшими прицелами, которые позволяют убить человека с расстояния в восемьсот ярдов, а то и больше. Снайперские винтовки. Пауэрскорт вспомнил свой сон. Вот с таким оружием меткий стрелок, устроившись на крыше арки Адмиралтейства, без труда мог подстрелить того, кто появится из Букингемского дворца, прежде чем карета успеет доехать до середины Мола.

Похоронный кортеж все больше удалялся от Грейстонса, направляясь в горы. Пауэрскорт осторожно пробрался на церковный двор. Трава на могиле была аккуратно уложена на место. Два букета белых цветов скрывали следы вмешательства злоумышленников. Должно быть, они привезли их с собой и прятали где-то в телеге, решил Пауэрскорт. Он все больше проникался уважением к своим противникам. «Джордж Томас Карью из Бэллигорана, 1830–1887», — гласила надпись на могильном камне. В детстве Пауэрскорт лакомился его земляникой. Карью утверждал, что у него самая лучшая земляника во всей Ирландии и есть ее следовало с домашними взбитыми сливками, на безупречной лужайке, где глава семейства восседал за столом, любуясь, как весело резвятся дети. Пауэрскорт вспомнил запах, который всегда сопровождал мистера Карью: тот курил трубку, и его дети шутили, что отец не расстается с ней даже во сне. «Покойся с миром», — пробормотал Пауэрскорт и на цыпочках вернулся к лошади. Он вспомнил, что одна из дочерей Карью была очень мила. Наверное, давно вышла замуж и живет своим домом. Не дай Бог ей узнать, как поступили с могилой ее отца.

Облачка дыма вдалеке подсказали Пауэрскорту, куда направить лошадь. Дорога шла теперь вверх, удаляясь от берега и устремляясь к темным горам. Тучи вновь скрыли луну. Укутанные копыта Падди почти неслышно ступали по траве. Пауэрскорт вспомнил Маккензи — охотника, с которым вместе служил в Индии, тот мог выследить любого. Он рассказывал ему об американских индейцах, которые посылали дымовые сигналы за сотни миль через равнину. «Это намного эффективнее новомодного телеграфа», — ворчал Маккензи.

Пауэрскорт знал, что скоро будет развилка. Левая дорога начнет спускаться в долину к маленькой деревушке внизу. А правая пойдет вверх в горы по пустынной суровой местности, где ветры гуляют в зарослях чахлого кустарника. Телега катила в двухстах ярдах от него. Пауэрскорт то и дело останавливался, чтобы убедиться, что он не подъехал слишком близко.

Вдруг он вспомнил дату. Сейчас был 1897 год. Через год исполнится ровно сто лет мятежу 1798 года — ужасному, с самого начала обреченному на поражение восстанию, унесшему жизни тысяч ирландцев, которые погибли на поле битвы или были повешены в тюрьмах в наказание за неповиновение. Пауэрскорт содрогнулся, вспомнив зверства, выпавшие на долю невинных католиков. Отцов заставляли, стоя на коленях, смотреть, как порют до крови их сыновей, а потом они менялись местами, и истекавшие кровью сыновья смотрели, как секут их отцов, пролитая кровь тех и других смешивалась на песке у них под ногами. «Это и моя кровь». Пауэрскорт вспомнил своды часовни, где ирландцы тщетно протестовали против обрушившегося на них террора: «Милостивый Боже, что стряслось с Ирландией? Где теперь искать грешных жителей этой земли? Возможно, Ты отыщешь ирландца в тюрьме — единственном безопасном месте, я едва не сказал «жилье». А если не найдешь его там, то увидишь спасающимся вместе с семьей из горящего дома — освещенного до самой крыши огромным пожаром; или, может быть, отыщешь его белеющие кости на зеленых полях его страны; возможно, Ты повстречаешь его, когда он бороздит океаны или вторит отчаянным воплям разбушевавшейся толпы, все же менее жестокой, чем бессердечные притеснители, которые гонят ирландца прочь от дома и семьи, без суда и следствия».

Однажды, когда родители были в отъезде, Пауэрскорт произнес целую речь с крыши отчего дома. Ему было тогда лет шестнадцать. Сестры, стоя внизу на ступенях, изображали внимательных слушателей. Две из них, правда, заснули, вспомнил он с горечью.

Один из ехавших на телеге тихонько насвистывал. Теперь дорога пошла в гору и превратилась в обычную тропинку. В лунном свете блестели лужи, оставшиеся после недавнего дождя. «А что, если лошадь поскользнется, ведь копыта у нее замотаны?» — встревожился Пауэрскорт. Он посмотрел на часы. Без четверти четыре, скоро и светать станет. Успеют ли они закопать оставшуюся поклажу? Чем выше в горы взбиралась тропинка, тем медленнее двигалась телега. Слева от Пауэрскорта обрывистый склон спускался вниз к ручью. И тут стряслась беда.

Впереди залаяла собака. Может, она тоже была на телеге. Но Пауэрскорт поначалу не заметил там ничего, кроме соломы да мешковины, которыми накрыли гробы. Он остановился. И телега остановилась. А лай не прекращался. Пауэрскорт услышал, как один из седоков слезает с телеги и как люди впереди переговариваются шепотом. Неужели заподозрили, что за ними следят? Во мраке ночи что только не померещится, особенно когда едешь в кромешной тьме с целью схоронить немецкие винтовки рядом с настоящими покойниками. Пауэрскорт пробормотал проклятие. Если эти молодцы заподозрят, что их преследуют, еще, того гляди, вернутся на следующую ночь, раскопают могилу Джорджа Томаса Карью и перепрячут гробы в другое место. А два оставшихся гроба решат вообще не прятать этой ночью: оставят телегу на какой-нибудь дальней ферме и через несколько дней снова превратятся в могильщиков. Тому, что он узнал, цены не было. Как только в Дублине станет известно, где спрятаны винтовки, полиция начнет следить за этим местом днем и ночью. Но стоит заговорщикам заподозрить, что за ними следили, что они были не одни, и ружья сразу перепрячут в другое место.