Тать на ваши головы - Екатерина Александровна Боброва

расслабить напряженное тело, забыть о недавних терзаниях.

Неугомонное сердце заметалось между: зачем просит, взял, на плечо забросил и в пещеру уволок; и какой мужчина: нежный, заботливый, мнение женщины учитывает, надо срочно брать, пока не увели. Представила, как тащу Дарье на плече…

Нет уж, дорогая, ты определись, чего тебе надо. Сильного мужчину не заставишь делать то, что ему не нравится, иначе ты его до состояния тряпки изведешь, прогибая под себя. И вообще, пора выбирать: «Да, дорогая, как скажешь, дорогая» или «Нет, дорогая, будет так, как я сказал». В идеале, конечно, оба варианта, – хихикнула логика, – чтобы выбирать по настроению к кому сегодня тянет: к покорности или силе.

Н-да, какой только бред в голову не лезет! Я прогнала образ милашки в кухонном фартуке вместе с его брутальным антагонистом в стильном костюме.

– Я бы хотел, чтобы ты была рядом. Всегда.

Его губы едва коснулись виска, а меня словно током прошибло, в животе поднялась волна сладкой истомы. Этот мужчина волновал мое сердце, я была готова смириться даже с его титулованными тараканами. Осталось начать доверять.

– Зачем тебе проблемная девица из чужого мира?

Без жилья, работы и богатой родни.

– Я и сам не местный, – хмыкнул Дарье, – а с проблемами разберусь, не переживай.

Даже не «разберемся», а «разберусь». Я барышней себя из века восемнадцатого ощутила, которой бравый офицер предложение делает. Мозги начали закипать, а сердце восторженно млело. Ему нравилось все: объятия, чисто мужская самоуверенность, а особенно – булочки. Оно еще помнило, как мы лавайху на еду собирали.

– Вот думал, булочками тебя подкупить.

Еще и с чувством юмора. Однозначно, надо хотя бы попробовать, а потом уже будем разбираться с доверием.

Повернулась, утыкаясь носом в грудь. Поднялась на цыпочки и сама потянулась к его губам.

Дарье возражать не стал. Обхватил пальцами затылок, прижавшись с силой к губам, проник внутрь языком, и поцелуй мгновенно стал обжигающе горячим. Я пылала в его руках, позволяя целовать, обнимать, прикусывать нижнюю губу. Я с ума сходила в его объятиях, словно каждый поцелуй стирал какой-то момент страха из моего прошлого. Я гладила его плечи. Проводила ладонью по коротким волосам. В какой-то момент меня посадили на подоконник, и наша поза стала откровенной прелюдией. А потом мир лопнул. Что-то резко дернуло меня за запястье, а в следующий миг Дарье вырвало из моих рук и прижало к стене.

В комнате, перекрывая мирный аромат булок, взметнулся вихрь, выметая пыль из углов, наполняя воздух горечью старой листвы с легкой примесью запаха крови.

– К наш-ш-шей хозяйке плети свои тянуть вздумал, погань?! – знакомо так взвыл ветер, почему-то вслух, а не в моей голове.

На какой-то момент я оцепенела, глядя на буйствующий в комнате вихрь. Булочки валялись на полу, кружились белыми птицами бумаги князя, дергались, трепыхаясь занавески, застыл, точно пришпиленный к стене жук, Дарье.

И мой первый поцелуй в этом мире! Напрочь испорченный поцелуй!

– Я тоже рада вас видеть, – выдохнула, смаргивая слезы, и вихрь опал, распавшись на плющ и веревку. Оба взъерошенные, злые. Веревка опять в состоянии унитазного ершика, плющ растопырил все оставшиеся сорок три листа. Блюстители нравственности…

И где они были, когда мне белый мозги наизнанку выворачивал или синий в тюрьме допрашивал?

Мое молчание становилось все более красноречивым, и стражи на глазах теряли боевой настрой.

– Тать, ты чего? Правда, рада нас видеть?

– Вы зачем моего мужчину на стену подвесили? – спросила глухо, подходя к столу и поднимая с пола булочку. Отряхнула, посмотрела с сожалением на испорченную еду. Какое утро, такой и день. Поганый…

– Этого задохлика? – пыльно возмутилась веревка. – Еще и синего!

– Снять! – рявкнула, теряя терпение.

Они мне еще указывать станут, с кем целоваться!

Я бросила взгляд на князя. Н-да, выглядел Дарье не очень. Лицо бледное, дыхание прерывистое. Странно, синий казался крепким мужчиной, чтобы ему могла повредить легкая помятость о стену.

Плющ вопросительно затряс листвой.

– Да-да, – желчно пояснила веревка, – наша хозяйка сама с ним чмок-чмоки устроила. До-бро-воль-но. Я ей и говорю – не жилец он. Хорошо, если пару часов протянет.

– Что?

Дарье мешком рухнул на пол. Ругательства я проглотила, бросившись к мужчине. С трудом перевернула, расстегнула ворот рубашки. Где там сердце? Черт. Зачем я ему пульс найти пытаюсь, ясно же, что жив еще – дышит, хоть и сипло, точно и правда помирать собрался.

Веревка пригладила ворсинки, съежилась до размера ручной кобры. Виноватой такой кобры. Плющ стал… просто мелким плющом.

– Вы!

– Не мы, – запротестовала веревка, – он сам меч хозяина схватил. Мы лишь защиту от проклятия пробили.

Я задышала чаще, стараясь уложить лихорадочно скачущие в голове мысли.

– Он поднял меч мертвого короля, – тот самый, куда я камушки вставила, – и получил проклятие. А вы сломали наложенную защиту, так?

– Она бы сама сломалась скоро, – проворчала веревка, подползая под руку. Обвила туловище Дарье, легко, точно он ничего не весил, подтащила к окну, уложила ровно.

А я думала о том, почему этот несносный мужчина мне ничего не сказал. Потому что не привык перекладывать свои проблемы на женские плечи? Бред какой! Но с шовинизмом князя я потом разберусь, когда спасу.

Села рядом. Наложила руки на мужскую грудь, пытаясь найти тепло. Дарье уже не дышал – хрипел. Я стиснула зубы, уговаривая, что у меня получится. И пусть я не понимала, что творю, действуя на инстинктах, главное – метод работал. Прикусив губу, я расстегнула рубашку, старательно ощупала грудь князя, мускулистую такую грудь, прям приятно трогать, но я бы предпочла более романтичную обстановку.

Веревка нетерпеливо постукивала по столу кончиком… пусть будет хвоста. Никак не могу избавиться от чувства, что рядом со мной на краю стола расположилась кобра. Чем-то они похожи, характером, наверное.

– Не получается, –