Ректорша со шпаргалкой - Ксения Мур

кого-нибудь убьют, вы тоже скажете “ничего страшного”? — переспросила я у мужчины, который мгновенно побледнел и замолчал, не в состоянии подобрать ответ. — То-то и оно! Вы как будто сами не думаете о возможных последствиях! Мы здесь не только для того, чтобы знания в их головы совать, но и для контроля.

— Ничего подобного за сколько лет не произошло, — фыркнула та самая дама, которая еще в начале собрания кривила свое хорошенькое лицо и говорила, что ей есть чем заняться и без совещания.

Профессор Шлифар, самая молодая женщина в коллективе, за исключением меня, конечно. Она преподавала астрологию в академии уже года два. Стройная, хорошенькая, словно модель с обложки. У женщины были высокие, выразительные скулы, пухлые розовые губы и длинные, черные ресницы. И насколько она была красива, ровно настолько же сильно от дамы тянуло надменностью и тщеславием.

Я честно надеялась, что она получила свой пост не за прекрасные глаза и действительно знала свою профессию. Но в этом мне еще предстояло убедиться.

— Вы уверены, госпожа Шлифар, что подобного не случалось? — сузив глаза, вкрадчиво спросила ее. – Я вот нет. Есть некоторые факты в истории академии, которые достаточно неоднозначны.

– На самом деле были случаи, – профессор Перлигор скорбно опустила голову. — Лет шесть назад погибли два студента.

– Вот и все, что нужно знать, – подытожила я. — Так что, есть предложения, как унять толпу молодых дарований, потерявших весь страх?

Тишина была мне ответом. Даже банда госпожи Перлигор не имела ни малейшего представления, что делать со студентами, которые уже почувствовали безнаказанность. А предлагать сейчас систему поощрений я очень не хотела. Во-первых, самое важное, это привлечет внимание Совета гораздо быстрее, чем выписывание пилюль профессорам, уже согрешившим на три увольнения. И если они сами побоятся доложить наверх, именно из-за своих проколов, то студенты могут. А во-вторых, не хотелось все карты на стол выкладывать.

— Ну, как минимум, стоит придерживаться устава академии, — взял слово Ингирис, который до этого тихонько, будто мышонок, стоял в уголке аудитории. — Вон, на кухню в помощники повару отправить самых больших нарушителей. Пусть помоют посуду за всеми, овощей подготовят, смотри и энергии на розыгрыши не останется. И повару легче будет.

Фактически, мужчина озвучил то, о чем мы с ним уже говорили. И его предложение пришлось всем преподавателям по душе. Ну почти всем. Мерзавец Картлейн фыркнул надменно и насмешливо скривил свою рожу.

Я себя уговаривала не реагировать, потерпеть еще немного, и вот тогда, когда дойдет до него очередь, оторваться вволю.

– Хорошо, этот вариант годится. Но все же над вопросом поразмышляйте, в следующий раз вернемся к этому пункту, — нацарапала я пером заметку в плане развития. — И да, привыкайте, подобные собрания будут теперь на постоянной основе. Раз в неделю будем собираться на совещание. А теперь, уважаемые, разберемся уже с вашим поведением.

Профессора, которые уже даже подняться успели со своих мест, вдруг замерли. Удивленно и негодующе взглянули в мою сторону, поиграли в переглядки между собой и загудели.

Я не могла вычленить из их ора ни слова! Они перекрикивали друг друга, создавая тем самым общую какофонию. Казалось, что я попала в рой трутней, потому что пчелами этих преподавателей язык не возвращался назвать.

— Да умолкните наконец! – громко крикнула я, поднявшись со стула и обойдя стол, став перед аудиторией в полный рост. – Вот об этом тоже поговорим. У вас мозги есть, думать умеете, или вы, что те недотепы-студенты, не в состоянии понять, когда нужно помолчать?

— Почему мы вообще должны выслушивать что-нибудь от тебя? — крикнул толстяк, покраснев от гнева.

– Потому, что я – ректор, профессор Рули, – отрезала холодно.

Щеки мужчины надулись, сделав его похожим на разъяренную лягушку. А на покрасневшей коже появились белые пятнышки, словно господин Рули собрался превратиться в мухомор.

— Какая ты ректор? — напыщенно спросил Картлейн, растянув губы в издевательской улыбке. – Ты так, кукла на посту. Все знают, что ты ничего не решаешь.

— Не смейте, профессор, болтать своим языком такие отвратительные вещи, — заступилась за меня госпожа Перлигор, сердито сузив глаза. — Нравится вам это или нет, а тайра Алиссия занимает пост ректора, и вы обязаны выполнять все ее распоряжения, касающиеся учебного процесса!

И снова поднялся гул согласных и несогласных голосов. Что я смогла в этом споре услышать, так это крики на тему того, что меня прекрасно помнят со студенческих лет и не мне им что-нибудь рассказывать.

— Ты смотри, — бабулька громко перекрикричала всех и шлепнула по парте своей палкой, — помнят они! А я тоже вас всех помню, так что теперь, мне вас всех гонять по академии за ваше поведение? Да я могу! Вот тебе! — бабка зарядила палкой по голове толстяку Рули, да так сильно, что тот присел. А следом под зад, словно прутом, врезала профессору Шлифар. Та ахнула от неожиданности и тихонько отбежала подальше от воинственной старухи. Даже Перлигор тихонечко, а переходила в более безопасное место.

– Я вам всем покажу! — кричала бабка, размахивая направо и налево своей палкой. — Будете знать, как мудрую женщину не слушать!

Я стояла и не верила своим глазам. Такого в моей практике еще не было, чтобы пожилая, милая женщина, гоняла палкой всех своих коллег! Нет, желание доказать правильность своего мнения таким образом у многих, по-видимому, появлялось, но сделать никто не решался. Сколько этой бабке лет вообще? И почему в списке профессоров ее имя никто не записал?

— Госпожа Турайн, прошу вас, прекратите это, — осторожно, словно заигрывая с безумным зверем, взмолилась Перлигор.

– И вообще, какая она мудрая? — из другого угла аудитории пискнула Шлифар. — Вы видели, как она вырядилась? Где это видано, чтобы женщина носила мужские брюки? Стыд какой!

— Ты бы на себя посмотрела! — фыркнула бабка.— Корсет так затянула, титьки чуть не вываливаются, а она о стыде здесь говорит! А у девушки, между прочим, все прикрыто!

Самое интересное было то, что взгляды Ингириса и Перлигор, которые они бросали на профессора Турайн, наиболее активно меня защищавшую, были достаточно выразительными. Удивление, подозрение, даже страх — все это отражалось в их глазах, что натолкнулось на неприятные мысли. Но спросить их сейчас, о чем они подумали, у меня не было возможности. Однако, я могла прекратить балаган и заставить всех меня