Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Сестра тихонько погладила смуглое личико дочки:

— Мама, если меня расстреляют, вам её растить.

— Даже если не расстреляют, всё равно мне.

Сестра хотела вернуть её матушке, но та сказала:

— Подержи чуток, мне Цзиньтуна покормить надо.

Она подошла к креслу, расстегнула кофту и склонилась ко мне. Я встал в кресле на коленки и принялся сосать.

— По правде говоря, этот Ша не то чтобы совсем никуда не годится. Следует признать его зятем хотя бы потому, что он увешал мне все деревья кроликами. Но он ничего изменить не сможет. Это я поняла тоже, глядя на всех этих кроликов. Таких, как Цзян, вам не одолеть. Он что иголка в кипе хлопка — не ухватишь, молчит-молчит, а зуб точит.

Вот ведь как бывает: сначала кролики, висевшие на деревьях у нас во дворе, словно диковинные плоды, привели матушку в бешенство. Но прошло время, и из-за них она признала Ша Юэляна зятем. И по ним же рассудила, что Ша Юэляну с комиссаром Цзяном не совладать.

В темноте перед самым рассветом сороки, составлявшие мост через небесную реку, вернулись. Они устроились на коньке крыши и стали так громко трещать, что я проснулся. Матушка сидела в кресле с Ша Цзаохуа на руках. Я же сидел на ледяных коленках Лайди, она крепко прижимала меня к себе. Шестая сестра с наследным принцем Сыма всё так же спали голова к голове. Восьмая сестрёнка прикорнула у ног матушки. Матушкины глаза потухли, а уголки рта опустились, выдавая крайнюю усталость.

Вошедший комиссар Цзян окинул нас взглядом:

— Госпожа Ша, не желаете ли взглянуть на командира бригады?

Спихнув меня на кресло, сестра вскочила.

— Ложь! — вскричала она.

— Ложь? — нахмурился комиссар. — С какой стати мне лгать?

Он подошёл к столу, наклонился и задул лампу. Через окно комнату озарили красные солнечные блики. Вытянув руку, он церемонно — а может, это были вовсе и не церемонии — пригласил:

— Прошу, госпожа Ша. И вот ещё что. Мы не хотим загонять его в угол. Признав свои ошибки и встав на верный путь, он может быть назначен заместителем командира нашего отряда.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, сестра дошла до двери и на пороге оглянулась на матушку.

— И вы, тётушка, тоже ступайте, — сказал комиссар, — вместе со всеми детьми.

Мы прошли череду внутренних ворот усадьбы Сыма и пересекли один за другим несколько похожих друг на друга двориков. Пересекая пятый, мы увидели лежащих там раненых. Одному из них перевязывала ногу барышня Тан. Ей помогала пятая сестра. Она была так озабочена, что даже не заметила нас.

— А вот твоя пятая сестра, — негромко сообщила матушка, и Лайди бросила на младшую сестру быстрый взгляд.

— Дорогую цену пришлось заплатить, — заговорил комиссар. В шестом дворике на створке от ворот лежало несколько трупов, лица их были прикрыты белой тканью. — Героически погиб командир отряда Лу, — продолжал он. — Это невосполнимая потеря. — Наклонившись, он поднял белую тряпицу, и мы увидели бородатое лицо, забрызганное кровью. — Бойцы хотели с командира бригады Ша живьём шкуру спустить, — добавил комиссар, — но наши политические убеждения этого не позволяют. Нашей верой впору, как говорится, сотрясти небо и землю, впечатлить духов и богов — верно, госпожа Ша?

Пройдя через седьмой дворик и обогнув высоченный экран перед входом, мы оказались на высоких ступенях главных ворот Фушэнтана.

На улице царило оживление. С востока на запад несколько покрытых пылью бойцов отряда вели под узды лошадей, а с запада на восток солдаты с помощью местных жителей тянули на верёвках джип. Встретившись перед воротами Фушэнтана, и те и другие остановились. Двое — с виду младшие командиры — подбежали к нам. Вытянувшись перед комиссаром, они козырнули и одновременно, стараясь перекричать друг друга, стали докладывать: один — о захвате тринадцати боевых лошадей, другой — об американском джипе, у которого, к сожалению, пробит радиатор. Цзян высоко оценил их успехи; от его похвалы они выпятили грудь, вздёрнули подбородки, глаза их засияли.

Комиссар привёл нас к церкви. По обе стороны от входа стояли шестнадцать вооружённых часовых. Цзян приветственно поднял руку, бойцы отдали честь оружием, перехватив приклады винтовок и щёлкнув каблуками. Так мы, кучка женщин и детей, неожиданно оказались в роли генералов, инспектирующих войска.

В юго-восточном углу церкви сгрудилось около шестидесяти пленных в зелёной форме. Прогнившие балки у них над головой были покрыты белыми гроздьями грибов. Перед ними, спиной к нам, стояли четверо автоматчиков: левая рука на изогнутом, как коровий рог, магазине, четыре пальца правой руки сжимают гладкий, как девичья ножка, приклад, указательный палец — на утином язычке спускового крючка. Рядом грудой дохлых змей валялись кожаные ремни. Пленные могли передвигаться, лишь поддерживая брюки руками.

На губах Цзяна мелькнула еле заметная улыбка, он кашлянул, — возможно, чтобы привлечь внимание. Пленные медленно подняли головы. Глаза у них оживились, вспыхивая, как блуждающие огни. Они явно узнали Лайди — кто-то сразу, кто-то на второй, а может, и на пятый раз. Ведь если верить комиссару Цзяну, она была правой рукой командира бригады. Неизвестно, что она чувствовала, но глаза её покраснели от слёз, она побледнела и опустила голову на грудь.

Эти пленные напомнили мне чёрных ослов отряда стрелков. Когда их привели в церковь, они тоже сбились в кучу — парами по четырнадцать: один пощипывает другого за ногу, другой покусывает приятеля за зад. Тут и забота друг о друге, и взаимопомощь, и защита. Где, интересно, этот сплочённый отряд ослов нашёл свой конец? Может, их разгромил партизанский отряд Сыма Ку у Маэршань,[85]а может, постарались тайные агенты японцев под Гэболин?[86]В святой день моего крещения изнасиловали матушку. Все эти одетые в зелёную форму солдаты, которые начинали как отряд стрелков, — мои заклятые враги. Теперь, во имя Отца, Сына и Святого Духа, они должны понести заслуженное наказание. Аминь.

— Ну что, братва, проголодались небось? — обратился к ним Цзян.

Пленные снова подняли головы. Кое-кто вознамерился было ответить, но промолчал. Другие и не думали отвечать.

— Оглохли, что ли, или языки проглотили, сынки? — не выдержал один из охранников Цзяна. — Вам комиссар отряда вопрос задал!

— А ну попридержи язык! — сурово оборвал охранника Цзян. Тот покраснел и опустил голову. А Цзян продолжал: — Мы знаем, братцы, что вы голодны и хотите пить, а может, и животом страдаете — у таких круги под глазами и холодный пот прошибает. Продержитесь ещё немного, еда скоро будет. У нас здесь условия не ахти, разносолов не обещаю. Сначала котёл бобового супа, чтобы заодно и жажду утолить, а в полдень — пампушки из белой муки и жареная конина с чесноком.