Смерть особого назначения - Виталий Романов

Сознание вдруг стало каким-то непривычно маленьким, потеряло объем. Теперь черепная коробка была слишком велика для того Вебера, в которого он превратился. Руди мог легко выскользнуть наружу – со вздохом, с болезненным стоном. Оставив телесную оболочку во власти Хорхоллы, устремиться в светлую высь, в объятия... Мафея?

Вебер перестал чувствовать боль. Все ушло. В маленькое «я» уже не помещались такие сложные мыслефункции.

– Действительно, очень пьянит, – икнув, пробормотала Хорхолла.

«Вот странно, – мысль родилась не в голове Вебера, а где-то над черепной коробкой. – Разве тень может икать?»

Никто не ответил. Никто не отозвался на высказывание ведьмы, даже мысленно. Только Вебер слышал ее. Он лежал неподвижно, раскинув руки в стороны, глядя в каменный свод, с которого водопадами рушился тусклый рассеянный свет. Так человек лежал долго, не в силах думать ни о чем сложном.

Ни щебетания, ни раскаленного клюва, ни змеепсов, ни кровососущих теней. Хорошо...

Тысячи лет пронеслись вместе с облаками над Зубом Дракона, прежде чем из крохотного зернышка – мозга Вебера – выросло дерево знания. Лишь тогда спецназовец «Каракурта» понял: все три ведьмы опьянели от выпитой крови настолько, что временно покинули свои телесные оболочки, отправились грезить где-то с Мафеем, которого не знал Вебер. И, возможно, к лучшему.

– Вперед, солдат! – он выдохнул это со стоном, с хрипом, с ненавистью к самому себе.

За то, что слаб и готов уступить боли. За то, что не способен сделать простую вещь – покинуть пещеру прежде, чем ведьмы вернутся в свои тела.

Но хозяйки болот были правы – в теле капитана теперь жило очень много ненависти. Не только к себе. Ко всему миру. К фринам, которые загнали его в каменный склеп. К их безжалостным слугам. К черным теням, которые лакомились его кровью.

Вебер не мог подняться – он полз вперед, цепляясь крючьями пальцев за выступы в камнях. Руди не знал, откуда пришло понимание: он должен двигаться именно в эту сторону. Не удивлялся тому, что руки удлиняются, отыскивая в темноте твердые камни, за которые можно ухватиться, чтобы потом подтянуть вперед непослушное, страшно тяжелое тело. Он воспринимал как должное то, что пальцы становятся твердыми, будто кость или сталь.

Когда тело, извиваясь, просачивалось сквозь узкие трещины в каменных преградах, Вебер злился оттого, что на «притирку» к щели уходит непозволительно много времени. Кости черепа и грудной клетки реагировали на все гораздо медленнее, чем прочие органы.

Гибкий и сильный ногохвост нетерпеливо подталкивал тело вперед, к узкой норе, через которую следовало добраться до цели, и Вебер разделял его злость и негодование: да сколько же можно?! Пора, наконец, все делать быстрее и четче! Быстрее и четче!

Он ничему не удивлялся, принимая на веру: в бреду возможно все, что угодно. Не надо ни переживать по этому поводу, ни задавать глупые вопросы «Почему?!».

Когда Руди одолел последнюю узкую горловину на пути к цели, выполз на поверхность, то долго лежал на камнях неподвижно. Глаза страдали от боли – отвыкли от такого сильного света. Теперь свет казался избыточным, раздражающим. Тело медленно принимало прежнюю форму – Вебер чувствовал это. Он воспринимал все происходящее как нечто само собой разумеющееся. Саванг. Планета болот, ведьм, леших и галлюцинаций. Нет проблем...

Звезда клонилась к горизонту, на Саванге наступал вечер. Капитан не удивился и этому, хотя помнил, что в засаду попал в первой половине суток, чуть ли не на рассвете. Нет проблем. На планете бредовых видений и сказок – короткий день. Нет проблем.

– Обещай, что дойдешь, – вдруг сказал Жак Монтегю.

Руди приподнялся на локте, настороженно огляделся по сторонам. Рядом никого не было.

– Обещай, что дойдешь! – упрямо повторил спецназовец «Каракурта».

И тогда Вебер вспомнил главное. «Вулканы»! Батарея орудий, которые они с Жаком и Тони должны были уничтожить любой ценой. Любой ценой, да. Капитан посмотрел вокруг себя. Ни автомата, ни ножа. Даже одежды не осталось. Вебер непроизвольно потянулся пальцами к груди, нащупал возле сердца глубокие влажные раны. Кривая усмешка тронула губы, а рука сама скользнула к шее. Справа, под скулой, что-то бугристое, неровное. Раньше такого не было.

Руди посмотрел назад, на скалы. В них не нашлось ни одного крупного отверстия, сквозь которое можно было бы выбраться из пещеры. А он выбрался. Выжил потому, что обязан...

– Уничтожить «Вулканы»! – прошептал Вебер, поднимая руки к глазам.

Он посмотрел на свои пальцы – обычные человеческие пальцы, изодранные в кровь, с поломанными ногтями.

Три часа, которые были необходимы на восстановление утраченной энергии, дрогл провел в уединении. На таком маленьком корабле, как «Москит», оказалось непросто найти свободное помещение. В результате Кирилл Соболевский предложил Уарну крохотный медицинский отсек, забитый реанимационным оборудованием.

Там необычный гость экипажа и провел три часа, почти не двигаясь, не издавая никаких звуков. Уарн сидел на полу, не шевелясь, странно изогнув и поджав под себя лапки. Глаза дрогла были закрыты, даже уши перестали «порхать». Собственно, только по ним и можно было определить, что Уарн не окаменел, – все же лопухи иногда покачивались, плавно и неспешно, будто водоросли в каком-нибудь водоеме с медленным течением.

На протяжении всего этого времени люди не беспокоили маленького союзника. После визита в корону Гакрукса они восстановились быстрее, нежели дрогл, но никто из них не умел видеть сквозь металлические стены, не мог предсказывать события, которые еще не произошли. В общем, хотя всем хотелось поскорее ринуться на поиски радиоэлектронной «глушилки» фринов, разведчики проявили выдержку, понимая: Уарн способен сделать то, что не умеют они. В течение трех часов экипаж «Москита» оставался на боевых местах, визуально наблюдая за окружающими секторами пространства. Радиоэлектронные системы так и не заработали.

Сидели молча, обмениваясь короткими фразами, когда было необходимо. Болтливостью отличался только Евгений Кочеванов. Штурман несколько раз начинал дурачиться, предложил Зорину выйти попастись на звездный лужок, а потом театрально обижался, что Зорька отказывается говорить «Му-у!». У Вениамина Цветкова Евгений поинтересовался: не опали ли лепестки от нервных потрясений? Единственным, кому почти не досталось от Кочеванова, оказался Камил Берецкий. Наверное, потому, что резерв-пилот переместился в ходовую рубку, к командиру, и занял кресло второго навигатора.

Майор Соболевский не одергивал Кочеванова, отлично понимая: тот нервничает не меньше других, просто характер такой, шебутной. Самое худшее, что можно было придумать в томительные минуты для экипажа – это бездействие. Люди знали: рейд может закончиться печально и для любого из них, и для всего корабля, мысленно подготовились к этому, собрались, настроились на схватку и... вот теперь сидели на боевых постах, ожидая, пока гномик накопит внутреннюю энергию.