Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд

женской красотой, полуромантиком и полудеспотом. Его подозревали в причастности к убийству отца.

Ходили разговоры о намерении Наполеона жениться на пятнадцатилетней сестре царя, а не на австрийской эрцгерцогине, но этот план так и не был осуществлен. Наполеон спас лицо, женившись на Марии Луизе, а царь — объявив, что его сестра слишком молода для замужества. Из-за этой размолвки их союз не пострадал. Ситуация осложнилась в гораздо большей степени тогда, когда Наполеон потребовал не допускать английские суда в русские порты. Российские аристократы никогда не забывали, какую страшную трепку русская армия получила на высотах Аустерлица и при Фридланде, и весной 1812 года состояние длительного перемирия фактически прекратилось, а обе страны начали постепенно втягиваться в подготовку к войне. Европу удивил не столько сам факт ожидаемой войны, сколько масштабы усилий Наполеона.

Поразило и количество наций, влившихся в гигантскую армию, самую большую из собранных в Европе с тех пор, как персидский царь Дарий в древности вторгся в Грецию.

Ядро армии составляли французы, солдаты, совершавшие марши и сражавшиеся под командованием Наполеона вот уже четырнадцать лет. Это были те самые «старые ворчуны», «усачи», «дубленые шкуры», пережившие битвы при Арколе, Лоди, пирамидах, Маренго, Аустерлице, германскую и польскую кампании. Армия была их родным домом, а непрерывные сражения за славу и добычу — образом жизни. Многие из них заслужили кресты, и почти все могли похвастаться шрамами. Они прибывали сюда, в Дрезден, с нагорий ненавистного им Пиренейского полуострова, пройдя через всю Францию. Они добирались из гарнизонов, расположенных в Италии и Германии, из учебных лагерей Восточной Франции и морских портов ее западного побережья. Они с презрением относились к поджидавшей их многоязычной орде союзников, ко всем этим голландцам, итальянцам и вюртембержцам, саксонцам, бежавшим под Ваграмом, и баденцам, бежавшим под Йеной. Благожелательно они встретили только поляков под командованием высокородного Понятовского. И делали они это не потому, что поляки прославили себя как замечательные воины — было ясно, что польские солдаты видят в новой войне возможность завоевать свободу, о которой мечтало и молилось столько поколений их соотечественников. Таким образом, рассуждали ветераны, поляки будут биться не на жизнь, а на смерть. Итак, в войне против царя французы вполне могли рассчитывать на Понятовского и его уланов, но прочим, то есть солдатам из маленьких германских государств и иных вассальных территорий, едва ли будут поручены более ответственные роли, чем служба в обозах, в боевом охранении на флангах и сопровождение конвоев. Ветераны, почти не обращая внимания на этих наемников, просматривали бюллетени в поисках последних данных об именах корпусных командиров, которым предстоит вести их на битвы.

Вскоре они успокоились. В бюллетенях, в частности, стояло имя надежного Даву, временно освобожденного от своих обязанностей по управлению севером Европы и точно в срок подошедшего на место встречи к Дрездену со своим великолепно экипированным корпусом. На место встречи прибыл и Ней, из чего следовало, что Наполеона мало заботит его скандальное неповиновение Массена в Испании. Появление Le Rougeaud (Рыжего) с восторгом приветствовал каждый пехотинец французской армии. Оно означало, что армия снова увидит его плащ на несколько шагов впереди атакующих шеренг. Здесь был и Удино, репутация которого как мастера атаки уступала только репутации Ланна. В штаб-квартиру приехал и болтливый Виктор, уже выразивший желание остаться в солнечной Андалусии с Сультом. Здесь были и Макдональд, и командующий Императорской гвардией Бессьер. На своем обычном месте присутствовал Бертье. Еще один ветеран испанской войны, Мортье, командовал Молодой гвардией. Были представлены и коронованные особы. Помимо Жерома, самого младшего брата Наполеона, назначенного им королем Вестфальским, в Дрезден из Неаполя прибыл Иоахим Мюрат со своим блистательным штабом, намеревавшийся покорить сердца всех русских дам и завоевать уважение всех их кавалеров. Перспектива проскакать сотни миль по этой стране, столь удобной для продвижения по ней кавалерии, приводила Мюрата в полное восхищение. В наступлении по русским равнинам он мог увидеть чудесную возможность поразить казаков великолепием своего мундира.

Прибыл еще один маршал, пятидесятисемилетний и все еще прислушивающийся к барабанному бою. Это был сын мельника Лефевр. При въезде в Дрезден его уважительно приветствовали.

И вот вся эта гигантская армия выступила в поход, направляясь на восток, и пересекла Неман во второй половине июня. Так началась кампания, которая удерживала самое почетное место в календаре военных катастроф ровно сто тридцать один год — пока не произошла сравнимая с ней по масштабам катастрофа под Сталинградом, ознаменовавшая крах армии германских интервентов.

Удино и Макдональд продвигались на левом фланге, оставаясь в пределах Литвы и прикрывая главные силы, наступавшие в клубах пыли по направлению к Смоленску. Маршала Удино сопровождал генерал, имя которого уже несколько раз упоминалось в книге, но который к этому времени маршалом еще не стал. Этого генерала и бывшего чертежника звали Сен-Сир. В русской кампании он получит возможность вписать свое имя в легеду о Наполеоне. Еще один полководец, которому также было суждено стать маршалом, шел с главными силами. Это был князь Понятовский. Убедить его, что день перехода через Неман не есть Судный день для его родной Польши, было бы крайне трудно. С безопасного расстояния за наступлением наблюдал некий бывший маршал, теперь наследный принц. К этому времени Бернадот нашел себе новый «забор», на этот раз — в Швеции. Между прочим, он уже зондировал мнение царя по поводу возможности заключения союза.

Весь июль и половину августа армия с большими усилиями продвигалась на восток. Серьезных сражений не происходило, поскольку русские следовали своей испытанной временем тактике, заманивая противника все дальше и дальше в глубь своих равнин и березовых лесов. Время от времени французский авангард вступал в схватки с русским арьергардом, но длились они, как правило, недолго и серьезных последствий не имели.

Русский главнокомандующий, генерал Кутузов, безусловно, знал свое дело. Несмотря на отчаянные вопли со стороны аристократических кругов, он и его подчиненные отказывались вводить в бой свои главные силы. С каждым днем французы подходили ко второй русской столице все ближе и ближе.

Единственным маршалом, радовавшимся длительному, монотонному наступлению, был Мюрат. Каждый день с восхода до заката он гарцевал перед изумленными казаками, помахивая тростью с золотым набалдашником и со своим гасконским акцентом выкрикивая в их адрес достойные разве что школьника оскорбления. В своих предположениях он оказался совершенно прав. Противник был настолько потрясен поведением этого странного всадника, что имя Мюрата еще до Смоленска стало легендарным. Однако Ней, на которого это производило гораздо меньшее впечатление, в бешенстве клялся, что выходки Мюрата, этого «императорского петуха с плюмажем», лишь