Вселенский неудачник - Дмитрий Емец

– А мне что делать?

– Почитай пока что-нибудь... Вот хоть это. – Господь занялся вычислениями, а мне сунул не глядя толстый глянцевый каталог, появившийся в мгновение ока на его столе.

Пролистав талмуд, я с удивлением обнаружил, что это каталог гениев, которые были классифицированы в порядке возрастания их дарования. Рядом с именем каждого помещалась объемная голографическая фотография, имелись и краткие пометки, которые делал для себя Господь.

Там я обнаружил и Пушкина, и Толстого, и Менделеева, и Ньютона с Эйнштейном, и Галилея, и Шекспира, и Чайковского, однако все они были рассеяны где-то на последних страницах. Верхние же позиции в классификации занимали некие Воротянский, Ким Ли, Брунсвель и другие, неизвестные мне.

– А кто такие Воротянский, Брунсвель, Ким Ли и Шубин-Лаптев? – спросил я.

Продолжая вычисления, Господь сказал с неохотой:

– Это гении, лучшие из лучших. К сожалению, они не реализовались. Один презрел свое дарование и стал преуспевающим чиновником, другой безнадежно влюбился, все забросил и целую жизнь пробегал за ускользающей юбкой; третий, по-моему, так и остался неграмотным, хотя я прочил его в величайшие писатели. Четвертый же... не помню уже, что с ним... Кажется, я приберегаю его до лучших времен.

Я собрался уже закрыть каталог, но внезапно с одной из страниц на меня глянуло мое собственное фото. Голова моя закружилась. Я на мгновение закрыл каталог, перевел дыхание, а потом прочитал дрожащими губами:

ТИТ ЛУКИЧ НЕВЕЗУХИН(2455—2532). Код интеллекта – 23423P-34534S. Вид рассудка: поверхностный, неуглубленный, с внезапными прозрениями. Неуправляемо деятелен. Способен формировать абсурдные обстоятельства. Усиливает отрицательную вероятность путем принятия последовательно неверных решений.

Смысл создания (дальше строка много раз перечеркнута и разобрать невозможно).

Бытийное назначение: гений нелепости.

В графах «наследственность» и «внешность» вообще стояли прочерки, и это было красноречивее любых характеристик. Ощутив в горле необыкновенную сухость, я сглотнул и, не задав ни единого вопроса, положил каталог на стол. Теперь я был убежден, что Всевышний дал мне эту книгу не случайно, тем более он сам упомянул, что случайностям в мироздании нет места. Господь на мгновение с проницательной иронией взглянул на меня и сказал:

– Я слишком долго держу фигуру в руке, не делая хода. Еще немного, и мой оппонент поднимет шум.

– Пора... возвращаться?

Всевышний кивнул:

– Именно. К сожалению, как следует из расчетов, я не могу сразу вернуть тебя в твою эпоху, не нарушив нормальной последовательности линейного времени, поэтому придется вначале отправить тебя в прошлое. Кстати, это и должно было произойти сразу после того, как ты попал в омут. Я лишь ненадолго задержал необратимый процесс.

Мне стало жутко, и я спросил, не застряну ли в прошлом.

– Исключено. Ты сделаешь несколько остановок, а в конце пути вновь окажешься на борту своей ракеты за несколько минут до того, как она угодит в омут. Только на этот раз омут захлопнется раньше.

– А омут...

– Нечто вроде служебного входа, который я открываю для себя. Одновременно это и клапан скороварки, через который уходит пар. В омут улетучиваются лишние кванты, и происходит равномерное распределение вещества между моими мирами... Впрочем, все равно ты не поймешь... Готов?

Я кивнул, ощущая себя по меньшей мере на краю эшафота с петлей на шее. Всевышний наклонился и сострадательно посмотрел на меня:

– Ни о чем не хочешь меня попросить? Теперь мы долго не увидимся, – сказал он ласково.

Я пробормотал, что постараюсь не делать глупостей, во всяком случае, ничего такого, что нарушило бы общий замысел мироздания. Выслушав меня, Господь грустно улыбнулся в седую бороду.

– Твое стремление весьма похвально, но невыполнимо, – сказал он, и в следующую секунду что-то ослепительное вспыхнуло перед моими глазами.

Мне почудилось, что на мгновение, невероятно расширившись, я занял собою всю Вселенную, вобрав в себя планетарные орбиты, затемненные звезды, шаровые скопления галактик, созвездия, квазары и туманности. Не успел я испугаться, что рассеюсь на атомы, как оказался на совсем молодой Земле – такой юной, что она не разделилась еще на континенты и имела единый праматерик.

Праматерик покрывали чахлая трава и голосеменные растения – от них так и веяло незавершенностью и унынием. К счастью, я провел там всего несколько минут и не успел заразиться окружающей тоской. Затем энергия межгалактического омута сорвала меня с места и переместила на орбиту, сомкнувшись вокруг моего тела плотным коконом. Планета завертелась со скоростью нескольких тысячелетий в секунду. Я видел, как трескается и расползается в разные стороны праматерик, а посреди океана, образуя острова, поднимается из трещин в коре лава. Очевидно, где-то внизу происходило многократно описанное в учебниках зарождение жизни – моллюски, морские звезды, двоякодышащие, амфибии, динозавры, – но, увы, с орбиты мне всего этого было не разглядеть.

В какой-то момент, пытаясь завязать шнурок, я уронил с ноги скафандровый ботинок и с опаской подумал: уж не этим ли нарушу земную историю, к примеру, внеся какой-нибудь затаившийся в носке вирус (промокший в болоте носок слетел вместе с ботинком)? Но потом решил, что вряд ли, говоря о моей разрушительной роли, Всевышний имел в виду несчастный случай. Ботинок, падение которого заняло едва ли не миллион земных лет, скорее всего, сгинул где-то на океанском дне.

Пока я размышлял об исторической роли моего носка, движение континентов замедлилось, и стало понятно, что сейчас произойдет очередная остановка...

* * *

В храме морского бога Посейдониуса царила полутьма. Горел лишь тяжелый, подвешенный на цепях светильник. За большим каменным столом, служившим и для жертвоприношений, сидел очень старый жрец в пурпурной мантии. Только он – глава совета и верховный командующий объединенными силами Атлантиды – имел право сидеть в храме: все прочие за совершение подобного святотатства угодили бы в кипящее масло. Порой чадящий светильник внезапно вспыхивал и выхватывал из темноты пористое, похожее на резиновую маску старое лицо с множеством морщин и большим искривленным носом.

Жрец был не один. Рядом с ним стоял молодой атлант в одеянии храмового прислужника. Однако двигался юноша куда решительнее и вел себя куда увереннее, чем пристало прислужнику, да и тога на нем сидела плохо – как если бы была с чужого плеча. Все наводило на мысль о несоответствии одежды и истинного положения этого атланта.

Жрец пытался разглядеть лицо юноши, чтобы составить о нем определенное впечатление, но вместо лица он видел лишь светлое пятно – мешала полутьма, губительная для его слабеющего зрения. Тогда старый жрец сказал:

– Галлий, слова ничего не стоят, если они не подкреплены делом. Покажи мне свое изобретение!