Венец творения - Александр Лоскутов

Я устало вздохнул.

— Сам задаю себе этот вопрос… — Пащенко промолчал. Все промолчали. И я добавил: — Чего ты от меня хочешь? Проситься обратно я не собираюсь. Хочешь, скажу почему?.. Мне надоело исполнять приказы! Я больше не желаю видеть, как из-за чьей-то глупости гибнут люди. Я не люблю ходить на похороны и устал смотреть на застывшие лица своих бывших коллег, когда они, поднявшись после смерти, пытаются убить меня! Я устал видеть вокруг одну лишь тьму, которой давно уже перестал бояться. И знаешь… Именно это и пугает меня больше всего.

Пащенко смотрел на меня. Молча. И в его глазах я видел то же самое, что сейчас мог бы увидеть в своих: усталость, боль, раздражение. Разве что тьмы там не было… Но это только потому, что перед ним никогда не вставал тот выбор, который год назад пришлось делать мне.

Воистину мы боремся сами с собой. Скажи мне, кто твой враг…

Господь Всемогущий, что ты с нами сделал?.. Нет. Не так… Что мы сами с собой сделали?..

Если Пащенко сейчас хоть словом заикнется о тьме, которая, я чувствовал, плещется в моем взгляде, если попробует сострить, клянусь, я не посмотрю, что он выше меня на полголовы и шире в плечах. Забуду, что устал и вымотался после целого дня безостановочной беготни. Наплюю на субординацию… хотя про нее вообще уже можно забыть — я теперь человек гражданский.

Я просто влеплю ему прямо по морде! И будь что будет.

Он не сделал ни того ни другого. Одно бесконечно долгое мгновение без пяти минут глава Управления просто стоял, молча разглядывая меня в упор, словно какую-то диковинную зверушку. Потом шагнул в сторону, одновременно поманив пальцем.

— Алексей, подойди-ка сюда… А вы все постойте пока там, где стоите.

Водовозов непонимающе взглянул на меня. Моргнул. Перевел взгляд на Пащенко, пожал плечами и демонстративно отвернулся. Все остальные послушно последовали его примеру, старательно притворившись, что по уши заняты своими делами. Кто-то подтягивал ремешки на ножнах, кто-то поправлял пояс, и сразу трое одновременно решили перевязать шнурки на ботинках. В мою сторону ребята старались не смотреть. И только Осипов подозрительно скашивал глаза, словно подозревал меня в чем-то неприглядном и потому старался не выпускать из поля зрения.

Я повернулся к нему спиной, одновременно вновь встречаясь взглядом с Пащенко.

— Ну и что такого тайного ты хотел мне сказать?

Замруководителя Управления устало поморщился.

— Да ничего особого. Просто хотел просить тебя быть поосторожнее.

Я коротко хмыкнул. В последнее время подобные просьбы я слышу что-то слишком уж часто. Даже не знаю, нужно ли мне еще одно такое предупреждение.

— Ты не смейся, дело серьезное. У меня только что были ребята с черными крестами. О тебе расспрашивали: где находишься, что делаешь, как тебя найти и не замечал ли я за тобой чего-нибудь предосудительного… Я, конечно, всех подробностей не знаю, но подозреваю, что святая инквизиция интересуется тобой не просто ради пустого любопытства. Особенно в свете вчерашнего.

Инквизиция, инквизиция, опять инквизиция!.. Я подавил желание выругаться от души, ограничившись всего лишь упоминанием черта и его бабушки.

— Почему ты мне это говоришь?

— А что, надо было промолчать? — Пащенко негромко фыркнул.

Я лишь пожал плечами, продолжая в упор смотреть на него. И он отвел взгляд первым.

Неудивительно. В последнее время я даже боюсь подходить к зеркалу, опасаясь увидеть в своих глазах то, что видеть там не хочу. И мало кто решается посмотреть мне в глаза… Разве что только Хмырь — он никогда не прячет взгляд. И еще Ирина. Рядом с ней я всегда осторожен. Я избегаю встречаться с ней взглядом.

Я боюсь того, что она может увидеть во мне.

— Зря ты все-таки ушел. Если бы ты не сделал этого, сейчас все было бы гораздо проще.

Я вопросительно приподнял брови.

— А что, Управление смогло бы прикрыть меня от инквизиции?

Глупый вопрос. Я даже не стал дожидаться на него ответа, потому что он был очевиден: конечно, не смогло бы. Год назад не смогло, а сейчас-то и подавно… Другое дело, что, если бы я оставался под присмотром Управления, инквизиция, может быть, продолжала бы мириться с фактом моего существования.

Может быть, и так. А может быть, и нет. Кто знает..

— Я пойду. Ирина ждет.

— Счастливо, — хмуро отозвался Пащенко. Больше он не сказал ни слова. Да я. собственно, и не слушал. Просто повернулся и пошел вдоль улицы в сторону городского центра, чувствуя царапавшие спину взгляды. Раздраженные, сочувствующие, усталые, безразличные и откровенно недоумевающие. Разные.

Пусть смотрят. Мне не привыкать к взглядам в спину. Главное, чтобы в нее не начали стрелять. А смотреть — пусть смотрят. Не жалко.

Солнце, несмотря на вечернее время, палило по-прежнему. В воздухе безраздельно властвовала духота, накладывалась на усталость. Хотелось спать. Редкие мысли двигались вяло и лениво, как снулые рыбины.

Наверняка эта погода — неспроста. Жара держится уже не первую неделю. На небе ни облачка. Солнце жарит вовсю, словно пытается выжечь своими лучами невидимое марево повисшей над городом тьмы. Жаль только, что это невозможно… Или все же возможно?

Почему я?.. Зачем?

Вечные вопросы, ответить на которые сможет один только Господь Бог. Но он не снизойдет до объяснений. Никогда. И это хорошо, потому что иначе… Иначе я бы уже сошел с ума.

Или уже?..

Тьфу ты. Лезет же в голову всякий вздор.

Я вздохнул и еще раз поправил вновь сползающую в сторону рукоять меча. По идее снаряжение следовало подогнать по фигуре, сделать в ремнях пару новых дырочек, но оно ведь не мое… Кстати, надо вернуть. Представляю, что скажет тот парень, который мне его одолжил. Брал я на один вечер, а прошло уже почти два дня…

Хуже всего, что только с мечом за спиной я чувствовал себя нормально. Без него — все равно что голым на улицу вышел. А ведь придется привыкать.

Я свернул за угол, обогнул старое здание бывшего детского сада и одну за другой пропустил сразу шесть деловито продребезжавших по разбитому асфальту машин. Ни на одной из них не было опознавательных знаков: ни армейского триколора, ни церковного креста, ни скрещенных мечей Управления, ничего. Гражданские машины.

Все-таки с транспортом у нас в городе становится все лучше. Несмотря на то что горючка все дороже и дороже, количество машин на улицах только растет. Хотя, конечно, так, как было до Гнева, уже не станет никогда, но в городской администрации уже поговаривают о том, чтобы впервые за три десятилетия снова включить светофоры.

Мы еще поднимемся. Человечество еще встанет на ноги после отвешенной свыше оплеухи. Оно еще вернет былое могущество… Так многие говорят. Кое-кто даже в это верит — в основном те, кто никогда не видел холодного безразличия Света и не сталкивался с ледяным высокомерием Тьмы. Но даже они не сомневаются: так, как раньше, уже не будет никогда.