Полуночная ведьма - Марго Арнелл

Морриган задумчиво кивнула. Для ведьмы невероятно унизительно, если ее сын или, тем более, дочь выбирали собственную дорогу – другую ветвь магии. Если же дочь ведьмы и вовсе отказывалась от колдовского дара, своеволие могло закончиться для нее изгнанием из семьи. При лучшем раскладе – презрением матери и навсегда испорченными отношениями.

– Могу себе представить, какая атмосфера царила в их семье до того, как Сирша стала обезличенной. Такие, как Агнес Фитцджеральд, не поощряют своеволие и отречение от родового дара. И если Сирша в свое время действительно отказалась от веретничества, отношение сестер и матери к ней должно быть холоднее льда.

– Вряд ли это самая большая ее проблема, – заметил Дэмьен. – Сейчас, когда от нее отвернулся весь мир.

Морриган хмуро покивала.

– Где вообще держат обезличенных? Какая-то тюрьма или что-то вроде?

– Не совсем. Они могут свободно передвигаться по Пропасти, но с ними нельзя разговаривать, нельзя впускать их в свой дом, нельзя помогать им едой или деньгами. Увидят – накажут по всей строгости закона. Что значит, наденут маску, пусть и не на такой долгий срок. Существуют специальные монастыри, где обезличенных бесплатно кормят и дают им крышу над головой. Именно там, в основном, они и обитают. Впрочем, обезличенные сами сторонятся людей – за каждое нарушение срок ношения маски увеличивается. А этого, поверь мне, не хочет ни один осужденный.

Что-то в голосе Дэмьена заставило Морриган вскинуть голову и всмотреться в дымчатые глаза.

– Ты был обезличенным?

– А ты проницательна. – Никакой горечи, только насмешливо приподнятый уголок губ. – Недолго. Но быть вычеркнутым из жизни, забытым всеми, быть никем – самое худшее из всех возможных наказаний.

Морриган не знала, что сказать, боялась, что избитое «мне жаль» прозвучит фальшиво. Поэтому предпочла вернуться к делу.

– Как вообще жители Пропасти узнают о тех, о ком теперь нельзя говорить?

– По так называемым столбам позора. Предполагается, что только там, на камне, остаются имена обезличенных после того, как немертвая стража наденет на них маску.

– Подожди. Ты же не хочешь сказать, что эти мертвые куклы расследуют дела тех, кого потом назовут обезличенными?

Дэмьен хохотнул.

– Нет. Конечно, нет. Немертвые стражи вообще не думают. Они действуют механически, следуя заложенной Агнес Фитцджеральд программе. Да и в Пропасти нет ничего похожего на Департамент или Трибунал. Правосудие здесь обычно вершат сами жертвы преступления. Но есть и такие отступники, которые уверены, что все должно быть по закону. И такой закон существует. Если пострадавший своими силами поймает преступника, приведет его к судье и сможет доказать факт преступления – на преступника наденут маску. Но судья Пропасти (в отличие от стражи, вполне себе живой человек) лишь выносит приговор. Расследование ведет само заинтересованное лицо – пострадавший или его близкое окружение.

Морриган покачала головой. Нет, все-таки в Кенгьюбери жить куда безопаснее. Правда, она была вынуждена согласиться с Дэмьеном: перспектива отсидеть положенный срок в тюрьме казалась более привлекательной, нежели… стать обезличенной.

– Ты можешь узнать, за что имя Сирши внесено в список на позорном столбе?

Он заинтересовано прищурился.

– Расскажешь, что стоит за столь пристальным вниманием к королевским особам?

Морриган со вздохом побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. В памяти всплыл пропитанный духами шарф.

– Думаю, Оливия очень хотела, чтобы я нашла ее сестру. И то, что это случилось после разговора с Агнес… Во имя Дану, просто скажи: ты можешь это сделать или нет?

– Есть у меня одна знакомая. Ее задача – знать подобные вещи.

– И она будет говорить с тобой на запрещенную здесь тему?

Ухмылка Дэмьена стала шире.

– Я говорил, что это очень хорошая знакомая?

Морриган снова закатила глаза. Берсерк исчез в одной из многочисленных комнат особняка, предпочтя вести беседу по амулету зова подальше от чужих ушей.

Интересно, она хорошенькая?

«Святая Дану, ты что, ревнуешь?»

Разговор Дэмьена затянулся. Морриган начала раздражаться. Неужели ему требовалось так много времени, чтобы получить ответ на один-единственный вопрос?

Не в силах усидеть на месте, она поднялась в спальню сестры, однако та безмятежно спала, убаюканная отварами Саманьи. Морриган покусала губы, глядя на Клио, и нехотя ушла.

Прохаживаясь по особняку, она увидела на балконе воркующих Бадб и Доминика. Леди Ворон поигрывала бокалом с вином, глава Высокого Дома не сводил восхищенного взгляда с ее фигуры, прикрытой декольтированным платьем с неизменными перьями и высоким воротником. Интересно, подозревал ли он, что вожделеет мертвую, пусть и сохранившую весьма соблазнительную личину? Или Бадб оправдывала свое превращение в черного ворона, притворившись аниморфом?[20] Знал ли Доминик, сколько ей на самом деле лет?

И хоть Леди Ворон никогда не называла свой истинный возраст, Морриган знала, что мать родила ее в сто с небольшим лет – вполне распространенная практика для столь сильной полуночной ведьмы. А значит, сейчас Бадб не меньше ста двадцати, хоть и выглядела она на двадцать пять. Гладкое лицо, кожа, словно белый атлас. И все это – не иллюзия, а истинная, сохраненная и после смерти, личина. Просматривая немногочисленные спектрографии в их семейном архиве, Морриган поняла, что в какой-то момент Леди Ворон просто перестала стареть.

Многие ведьмы не спешили обзаводиться потомством потому, что рождение детей влекло за собой передачу части силы, с чем большинству из них было нелегко смириться. С другой стороны, нельзя позволять роду прерваться, особенно если его представительница обладала уникальными магическими способностями.

К сожалению, передача дара – весьма непредсказуемое явление. Единственное, что можно ожидать наверняка – что дочери ведьмы унаследуют больше сил, нежели сыновья, и что старшие дети получат от матери в разы больше, чем младшие. Так вышло и с сестрами Блэр. Дар зеркалицы и потенциал в области полуночной магии (от которой она, впрочем, наотрез отказалась еще в детстве) у Клио был гораздо скромнее, чем у Морриган.

Наверное, вместе с силами Морриган забрала и часть тьмы Леди Ворон, и на младшую дочь ее попросту не хватило. Чистота и невинность Клио не так уж и предсказуемы, если учесть, что ее мать была той, кто ради достижения заветной цели готов идти не просто по головам – по трупам. И неважно, заклятые ли это враги, вставшие на пути безумцы или бывшие единомышленники.