Ледяная колыбель - Джим Чайковски

себе гигантскую бомбу, сброшенную на вершину Караула Экау, и дымный шлейф от оставленных ею разрушений.

– Что ж, война и вправду начинается.

Фрелль покачал головой:

– Описанная здесь битва не является пророчеством грядущей войны. Скорее это похоже на какое-то событие из древней истории. Или на легенду.

– Определенно на что-то из очень далекого прошлого, – согласился Пратик, который подвел Канте к другой странице на стене и обвел пальцем несколько абзацев. – Весь этот отрывок написан на языке Старейшин – наречии древних богов. А вот чем датируется та война.

Пратик ткнул кончиком пальца в одну из строчек.

– Панта ре Гаас…

– Забытый век, – перевел Фрелль. – Доисторические времена. Говорится, что именно тогда и началась эта война.

Пратик кивнул.

– Это битва должна быть очень важна. Иначе зачем еще включать упоминание о ней в древнюю книгу пророчеств?

Фрелль упер кулаки в бока:

– И что еще более интересно – какое отношение все это имеет к Вик дайр Ра и угрозе обрушения луны? – Алхимик повернулся к Канте: – Вот почему ты нам и понадобился. Чтобы помочь нам собрать все это воедино.

– Я? Да я едва говорю по-клашански, не говоря уже о древнеклашанском!

– Но ты знаешь кое-кого, кто владеет этим языком гораздо более свободно – даже лучше, чем Пратик.

Канте на шаг отступил.

«О нет…»

Пратик объяснил:

– Говорят, что древнеклашанский – это язык наших тридцати трех богов. Лишь горстка ученых в Доме Мудрости свободно владеет этим языком, который изначально предназначался для венценосных имри – чтобы те могли общаться с богами во время ритуалов, зачитывая на нем священные тексты. Вот почему я так мало знаю.

– Хотя вот Рами уверенно им владеет, – многозначительно подчеркнул Фрелль.

– Как и его сестра, – добавил Пратик. – Несмотря на внешность избалованной дочки Имри-Ка, Аалийя хорошо образованна, даже блестяще.

С отчаянием в глазах Фрелль повернулся к Канте:

– Ты должен убедить их помочь нам!

Глава 37

Готовясь к надвигающейся буре, Канте положил ладонь на дверь, за которую поместили пленников. До сих пор он уже четырежды пытался заключить мир с Рами – торжественно поклясться, что он и знать не знал про планы Ллиры организовать похищение его сестры. Но Рами оставался глух и безучастен к его заверениям. Принц обожал свою младшую сестру и был готов защищать ее даже ценой собственной жизни. Знал Канте о ее похищении или нет, это все равно произошло под предлогом освобождения их из дворца. Для Рами все это было связано воедино.

В глубине души Канте понимал, что клашанец не так уж и не прав.

«Я и вправду отчасти приложил к этому руку».

Канте подозревал, что причина, по которой он так нуждался в прощении Рами, заключалась скорее в стремлении смягчить свою собственную вину. Аалийя не заслуживала того, чтобы ее втягивали – в буквальном смысле – во всю эту историю.

– Так заходишь ты или как? – поинтересовался караульный из разбойников, прислонившись к стене и ковыряя кинжалом в зубах.

Оставалось лишь постучать, чтобы объявить о своем появлении. Фрелля и Пратика вместе с их адскими страницами Канте оставил в их каюте. Лучший шанс заручиться сотрудничеством брата и сестры состоял в том, чтобы отправиться к ним в одиночку.

Изнутри донесся невнятный ответ. Сдвинув засов на двери, Канте немного выждал – не хотелось бесцеремонно врываться внутрь, особенно после недавних попыток примирения, когда его лишь как следует выбранили. Наконец Лорин открыл ему дверь. Роль чааена на борту корабля сводилась к роли обычного слуги.

Лорин хмуро посмотрел на Канте. Вероятно, он ожидал увидеть в дверях кого-то из экипажа с полуденной кормежкой.

– Если позволишь… – Канте махнул рукой в сторону каюты.

Лорин повернулся и что-то спросил по-клашански. В ответ послышался раздраженный голос Рами. Принцу явно надоели попытки Канте подмазаться к нему. Однако Лорин все-таки отступил назад и взмахом руки пригласил его внутрь, как будто приветствуя гостя в своих личных покоях, а не в тюремной камере.

Канте вошел, по-прежнему ломая голову над тем, как бы заручиться их содействием.

Каюта была практически такой же, как и все остальные, с двухъярусной койкой вдоль одной из стен. Для Лорина притащили тонкий матрасик. Единственным заметным отличием этой каюты были ее чуть большие размеры по сравнению с остальными и наличие своего собственного отхожего места. И все же это были далеко не императорские покои.

Рами спрыгнул с верхней койки. Нижняя была затянута самодельной драпировкой, скрывающей Просветленную Розу Имри-Ка. Аалийя не показывалась и во время каждого из предыдущих визитов Канте. Он так и не видел ее с тех пор, как принцессу вытащили из шкафчика с судонаправительскими картами.

Рами встал перед ним, преграждая путь в остальную часть каюты, – голый по пояс, кожа у него блестела от пота из-за удушающей жары. На нем была лишь пара рваных штанов, милостиво подаренных кем-то из членов экипажа.

– Чего тебе надо? – требовательно спросил он.

– Твоя помощь.

Рами высоко приподнял бровь, и на его лице появилось мрачное изумление.

– Помощь?

Канте махнул рукой в сторону занавешенной койки.

– Помощь вас обоих.

Бровь опустилась и соединилась с другой, образовав глубокую морщину.

– Воистину – это наверняка какая-то шутка?

– Я знаю, ты злишься. Наше взаимное доверие подорвано. Еще раз: я глубоко сожалею. Но я пришел сюда по просьбе алхимика Фрелля и чааена Пратика.

Принц скрестил руки на груди, явно считая этих двоих в равной степени ответственными за похищение его сестры.

– Рами, не важно, простишь ты меня или нет, но ты ведь знаешь, почему вообще согласился пойти со мной. Знаешь, что именно все эти усилия – и оплошности, – Канте покосился на занавеску из одеяла, – должны предотвратить.

Ответили ему с занавешенной койки:

– Обрушение луны.

Аалийя отдернула занавеску и выбралась из своего убежища, все в том же нижнем белье, в котором ее похитили, – в одной лишь тонкой шелковой сорочке, теперь высоко подпоясанной на талии. Она стояла, ничуть не смущаясь, как будто на ней было самое лучшее платье. Черные глаза ее горели огнем – достаточно жарким, чтобы Канте отступил на шаг.

Принцесса отбросила с лица россыпь вьющихся волос, выбившихся из ее темных кос. Щеки у нее еще больше раскраснелись. Даже ненаряженная, непричесанная и ненакрашенная, она оставалась царственной – и казалась теперь даже еще более красивой, словно потрясающий черный бриллиант, выпавший из золотой оправы.

– Ты и вправду ожидаешь, что мы поверим, будто луна упадет с неба и уничтожит весь мир? – презрительно бросила Аалийя.

В поисках поддержки Канте бросил взгляд на Рами. Тот наверняка уже должен был поделиться всем со своей сестрой. Она наверняка потребовала от своего брата объяснений, как тот оказался среди предателей, похитивших ее. Рами лишь холодно посмотрел на Канте в ответ, даже не думая его выручить.

«Теперь все зависит только от меня».

Канте пристально посмотрел на Аалийю, давая ей увидеть его искренность.

– Это точно произойдет. Если только мы не начнем действовать. И как можно скорее. Я не хотел обременять вас ничем из этого. Но в Клаше скрыто кое-что жизненно важное, что мы должны…

– Таинственный Спящий! – столь же пренебрежительно выпалила она в ответ.

Канте покосился на Рами – тот явно ничего не скрыл от своей сестры. А потом вновь поднял взгляд на Аалийю, припомнив утверждение Пратика о том, что в этой молодой женщине есть нечто большее, чем капризы избалованной принцессы.

– Хочешь верь, хочешь нет, но как раз это и движет нашими действиями, – произнес Канте. – Можешь считать нас обманутыми, сумасшедшими, даже смешными, но мы не желаем Клашу никакого вреда. Равно как тебе и твоему брату. Мы хотим лишь следовать указанному нам пути.

– Пути, указанному бредовым сном какой-то слепой девицы, к которой вернулось зрение?

Канте вздохнул.

«Рами определенно ни о чем не умолчал».

– Алхимик Фрелль тоже верит ей, – подчеркнул Канте. – А он не из тех, кто слепо следует мудрости всяких шарлатанов и гадалок по костям. Еще до того, как он даже услышал про Никс, его собственные точные исследования луны уже подтвердили такую угрозу.

Аалийя глубоко вздохнула, и огонь у нее в глазах немного притух.

– Насколько я понимаю, твой