Забытые богом - Олег Игоревич Кожин

Вероятно, к этому мгновению руки Скворцова уже подустали. А может, помешал этот бородатый кретин, качающийся из стороны в сторону. Как бы там ни было, Макар впервые промазал. Лезвие вошло глубоко, но неаккуратно в плечо, перерубив ключицу. Высвобождать топор пришлось, наступив Распутину на грудь. А затем пришлось тратить еще несколько секунд, чтобы добить извивающегося психа, не желающего расставаться с жизнью, несмотря на то что жить ему при любом раскладе оставалось несколько минут.

Устало облокотившись на топор, Макар стоял, тяжело дыша, обозревая своих мертвецов. Семеро.

Целых семеро!

Всего семеро.

Дубровин сказал, их здесь двадцать три. Осталось чуть меньше двух третей. Усталость накатывала куда стремительнее, чем заканчивались грешники…

* * *

А ведь они никуда не бежали, внезапно подумал Макар. Исключая ту четверку, все прочие остались на своих местах, кроткие, как агнцы на заклании. Чертов Дубровин со своей глупой, мертворожденной теорией! От досады Макар сплюнул на асфальт. В утренней тишине звук разбившегося плевка показался неожиданно громким.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Навыдумывал, старый дурак! А тут еще некстати вспомнилась читанная когда-то статья по психогенетике. Эта куча безумцев вполне могла бы наплодить кучу здоровых детей. С дубровинскими запасами да под присмотром – расти, развивайся, заселяй планету. Кабы не Скворцов и ему подобные… Макар потер осунувшееся лицо ладонями, шурша изрядно отросшей щетиной. Те четверо, что пытались удрать, – у них, похоже, голова работала как минимум вполмощности. Убив их, Макар уничтожил все шансы этой маленькой психически больной общины на выживание.

…они вообще не обращали на него внимания. Лишь немногие встречали Скворцова доверчивым взглядом бессмысленно-пустых глаз. Старик, играющий в несуществующие шахматы, оторвался от доски, когда у его ног упала женщина с разрубленным лицом. Пальцы с обгрызенными до самого мяса ногтями рефлекторно сжались на вельветовых брюках шахматиста. Тот поднял благообразную физиономию – тонкие черты лица, минимум морщин, чеховская бороденка, белая, точно снег, очки в дешевой пластиковой оправе – и улыбнулся Скворцову, кивком приглашая присесть напротив. Топор разрубил его голову на две неровные части, от плешивого лба до нижней челюсти, засыпав черно-белые клетки выбитыми вставными зубами. Еще до того, как из уродливой раны хлынула кровь, упали разрубленные надвое очки.

А Макар уже шел вперед, и красные капли срывались с пожарного топора под ватные ноги…

Еще один плевок со звонким шлепком растекся по асфальту. Наверное, с таким звуком разбивалась кровь, стекающая с лезвия топора, по воле Макара сменившего профессию. Со своим оружием Скворцов чувствовал духовное единение. Оба они, призванные спасать жизни, занимались тем, что отнимали оные. Испорченные вещи, загубившие свое изначальное предназначение.

…припадочной тетке с нервным тиком. Ее голова падает набок, повисая на не до конца перерубленной шее. Лицо Макара залило кровью, но он уже перестал вытирать его, лишь сдувал свисающие с носа дрожащие капли. Семнадцать еще. Еще целых семнадцать. В руках не осталось сил. Ноги тоже еле держат. Неподъемный топор норовит выпасть из сведенных судорогой пальцев. Но Макар вонзает лезвие в грудь некрасивой угловатой женщины с короткой стрижкой. Шестнадцать. Какое прекрасное, вечно юное число!

Взмах, и здоровяк с детским лицом, тот самый, что возился с игрушечными машинками, валится на пол с проломленным черепом. Могучие легкие издают протяжный хрип, и Скворцову кажется, будто здоровяк все еще изображает грохот столкнувшихся автомобилей. Пять секунд спустя на массивное тело падает нескладный длинноволосый мужчина, похожий на потрепанного грача. Вместо лица у него широкая кровоточащая рана. Один глаз вытек, другой, синий, широко раскрытый, удивленно смотрит в потолок…

Утро осторожно приоткрыло веко далеких облаков, из-под которого выплыл багровый глаз, мутноватый спросонья. Он недовольно оглядел зябнущего Макара, словно тот и был виновником его пробуждения. Тучи неохотно отползали в стороны. Скворцову даже почудилось, что он услышал протяжный, вселенского масштаба, зевок. Скоро совсем потеплеет, а дальше – через неделю, может быть, две – установится сводящая с ума жара. Правда, не исключено, что еще раньше он окажется в другом климатическом поясе, влекомый снами и Целью. Пока есть возможность, имеет смысл вот так постоять на балконе, стуча зубами от холода, вмерзая ледяными ступнями в бетонную плиту.

…кажется, он и сам кричал. В голове Скворцова стоял бесконечный рев обезумевшего животного, в котором он без труда опознал знакомые интонации.

Он думал, что привык к виду крови. Давно привык, задолго до всего этого. Кажется, еще на первом курсе института. Оказалось – нет, не привык. Макар просто не мог представить, что крови бывает столько, так много! И еще эта отвратительная вонь… Так, должно быть, воняет скотобойня: густым ароматом смерти, в котором предчувствуются тлен, гниение, могильные черви и полчища изумрудно-зеленых мух.

Он думал, что привык к смерти. Ведь это всего лишь грешники, отвратительные кляксы на чистом листе нового мира. Оказалось – нет, они все еще оставались людьми. И умирали они, как люди, – мерзко, нелепо, с разрубленной головой и обгаженными штанами.

В какой-то момент, оберегая рассудок своего хозяина, мозг Скворцова попросту выключился, предоставив телу возможность закончить работу самостоятельно. Макар знал об этом и был за это благодарен. Потому что не помнил четырнадцати лиц. Эти мертвецы являлись во снах размытыми, нечеткими, точно на фотоснимке в расфокусе. В чудовищной драме, что разыгралась в Савельевской психиатрической лечебнице, они были статистами даже среди статистов…

Скворцов затрясся сильнее, но уже не от холода. Вспомнил вдруг, как очнулся там, среди изувеченных трупов. На мгновение ему померещилось, что вдалеке, на краю заросшего парка, мелькнули цветастые лохмотья, и ветер выдохнул ему в ухо:

– Видишь их, да-а-а? Видишь, какие они краси-и-ивы-ы-ые?

Но нет, это всего лишь рваный пакет, зацепился за куст и полощется на ветру.

– Видишь, какие они краси-и-ивы-ы-ые? – шептал Енот чужим тонким голоском.

Макар с усилием отцепился от перил и уставился на свои ладони, почти ожидая увидеть на них кровь.

…сухие щелчки. Патроны давно закончились, а он все терзал спусковой крючок, точно хотел оторвать. Отвести бы глаза, спрятать, хоть на секунду, но, куда ни кинь взгляд, всюду покойники с обезображенными смертью лицами. На каждом теле по две-три рубленые раны. Видимо, под конец прицел совсем сбился, и несчастным пришлось помочь умереть. Макар затравленно оглянулся, силясь найти выход из этого ада.

– Видишь, какие они краси-и-ивы-ы-ые? – вплыло в поле зрения одутловатое лицо. – Види-и-ишь? Види-и-ишь? Красота-а-а!!!

Он не услышал – прочел по губам. Усилием воли Макар проглотил едва не выпрыгнувшее сердце вместе с криком. Женщина в разноцветной, сшитой из