Настоящая любовь - Тейлор Дженкинс Рейд

– Я шучу, – говорит он, успокаивая меня. – Я долгие годы ждал того, чтобы почувствовать, как ты дышишь по утрам. Все, что связано с тобой, запах изо рта по утрам, растрепанные волосы… Я люблю все это.

Когда Джесс пропал, я несколько месяцев хранила его расческу. Я не хотела выбрасывать ничего, на чем оставались его следы.

– Я люблю тебя, Эмма, – говорит он. – Я хочу провести с тобой всю жизнь.

– Я тоже тебя люблю, – говорю я.

Джесс улыбается, ломти хлеба со свистом и звоном вылетают из тостера. А я направляюсь в ванную.

– Кофе, апельсиновый сок, тосты с джемом, я раздобыл бекон для приготовления в микроволновке. Если честно, это удивляет меня. Бекон для микроволновой печи. Я свихнулся или этого не было еще несколько лет назад?

Я со смехом захожу на кухню.

– Да, это появилось относительно недавно.

– Я так и думал. Хорошо, садись за стол, и я приготовлю для тебя одно блюдо.

– Круто, – говорю я, заинтригованная.

Я сажусь и вижу, как Джесс носится по кухоньке так, словно от этого зависит его жизнь. Он наливает два стакана апельсинового сока, вынимает гренку из тостера, достает клубничный джем и ищет нож. А потом он открывает бекон, кладет его на блюдо и ставит в микроволновку.

– Ты готова? По всей видимости, через несколько секунд мы получим прекрасный хрустящий бекон.

– Я готова, – говорю я. – Удивляй меня.

Джесс смеется, а потом берет две кружки для кофе. Он наливает кофе и вручает его мне. Я отпиваю глоток как раз в тот момент, когда раздается сигнал микроволновки.

Джесс кружится по кухне, затем подходит ко мне и ставит на стол две тарелки, до краев наполненные прекрасным хрустящим беконом.

Он садится и кладет руку на мое обнаженное бедро. Было время, когда я не могла с уверенностью сказать, когда я заканчиваю, а Джесс начинает. Когда-то мы были так тесно связаны, с такой интенсивностью ощущали себя как единое целое, что мои нервные окончания воспламенялись от одного его прикосновения.

Теперь то время ушло.

Моя кожа теплеет от его прикосновения. Его рука уверенно поднимается чуть выше моей талии, становясь все горячее, все активнее. А потом он отдергивает ее и вновь принимается за тост.

– Завтрак вместо ленча, – говорю я. – Очаровательно.

– Что тут скажешь? Я – очаровательный парень. Я также, когда выходил, купил тебе дюжину бутылок диетической кока-колы, потому что знаю Эмму Лернер, а ей необходимо иметь в доме запас диетической кока-колы.

Меня зовут не Эмма Лернер, и я больше не пью диетическую кока-колу, и я не знаю, как реагировать на все это, поэтому не придаю внимания его словам.

– Что еще ты купил? – спрашиваю я.

– По правде сказать, больше почти ничего, – отвечает он. – Я думал, что мы можем поужинать в городе.

– О, фантастика, – говорю я. – Здорово.

– Думаю, я, ты, бутылка вина и, возможно, омар. – Я с удивлением смотрю на него. – Мы в Мэне, – добавляет он, объясняясь.

– Я не знала, что ты ешь ракообразных, – говорю я. Но, сказав, мгновенно понимаю, как глупо это звучит.

– Не волнуйся, – говорит он, – омар будет свежим.

– Ну, тогда замечательно. Омары из Мэна и вино. А что у нас намечается на сегодняшний день?

– Ничего, если ты не против, – говорит Джесс, доедая тост и отдавая мне остатки бекона. Я с жадностью громко жую его. Мне хочется съесть даже больше, чем осталось в тарелке.

– Ничего? – говорю я.

– Да.

Как давно я не проводила целый день, ничего не делая.

– Как насчет прогулки к маяку? – спрашиваю я.

Джесс кивает.

– Прекрасная идея. То есть погода и вправду классная, но если предположить, что мы сможем выдержать…

Я смеюсь.

– Мы тепло оденемся, – говорю я. – Все будет замечательно.

– Я согласен, – говорит он. – Пойдем.

Я беру его за руку и тащу вверх по лестнице. Надев толстые брюки и свитер, я хватаю куртку и шарф. Джесс уже в джинсах и рубашке, но я настаиваю на том, чтобы он надел что-нибудь потеплее. Я роюсь в стенных шкафах в поисках старой толстовки и в глубине шкафа, в хозяйской спальне, нахожу свитер. Это свитер в кремовых и защитных тонах, с зеленым оленем. Очевидно, когда-то он принадлежал его отцу.

– Вот, – говорю я, вручая Джессу свитер.

Взяв его из моих рук, он рассматривает его, а потом подносит к носу.

– Я не шучу, говоря, что от него пахнет нафталином и смертью.

Я смеюсь.

– Просто надень его! А то у тебя только рубашка.

Он неохотно надевает его через голову и натягивает на грудь. Поправив свитер, Джесс хлопает в ладоши.

– На маяк!

Надев ботинки, мы выходим на крыльцо, укутанные в куртки и шарфы. На улице даже холоднее, чем я ожидала. Ветер хлещет по ушам. Я чувствую, как холодный воздух бесцеремонно забирается в мои самые уязвимые места между шеей и шарфом. Это единственное неудобство от коротких волос. Летом тебе приятно и прохладно. Но в такие моменты, как этот, ты беззащитна.

– Вперед? – спрашивает Джесс.

– Вперед, – отвечаю я.

Мы с Джессом разговариваем о его семье. О колледже, о школе, о времени, проведенном нами в Европе, о нашем медовом месяце в Индии. Я чувствую, что рядом с ним как будто просыпается мое прежнее «я», бесшабашная версия моего «я», которая умерла вместе с ним. Но было бы ложью, если бы я сказала, что я так очарована нашей беседой, что забыла о холоде. О нем невозможно забыть.

Это заметно по тому, как наше дыхание превращается в пар, по тому, что мы продрогли до костей. Губы потрескались, щеки заледенели, мы ежимся на ветру.

Мы прижимаемся друг к другу, чтобы стало теплее, засунув руки в карманы теплой куртки Джесса. Мы находим освещенный солнцем участок и останавливаемся, позволяя неуловимому теплу спасти нас.

– Иди сюда, – говорит Джесс, хотя я и так рядом с ним. Он крепче обнимает меня, прижимая к груди. Он растирает мне плечи и спину, тормошит за руки, пытаясь согреть.

Выясняется, что мои воспоминания о нем были неравноценной заменой тому, что есть на самом деле.

Каждый раз, когда возвращаются воспоминания, ты все изменяешь, пусть даже чуть-чуть, оттеняя новой информацией, новыми эмоциями. За те годы, что прошли без Джесса, мои воспоминания о нем превратились в неоднократно размноженную копию. Не желая того, я выделяла те его черты, которые запомнились мне, остальное же постепенно поблекло.

И в каждой новой копии я выдвигала на первый план то, как сильно я любила его. А тем, что совсем стерлось, было то, как сильно он любил меня.