Невеста вечности - Татьяна Степанова

Участковый Гуляев стоял в стороне возле ограды. Катя подошла к нему. На его все еще бледном лице выделялись алые прожилки на щеках и вокруг носа. Он ссутулился, будто разом потерял несколько сантиметров своего внушительного роста.

– Никто не знал, – хрипло сказал он Кате, – никто об этом не знал.

– Олег… я могу понять, но вам лучше написать рапорт, – сказала Катя, – как-то объяснить… Вас, участкового, публично обвинили в распространении наркотиков.

– Ничего я не распространял. Я любил ее, понимаете? Любил без памяти. Так врезался, что… Она жила тут, в «Маяке», у ее семьи загородный дом. Ей всего-то было восемнадцать, такая красивая. Мы встретились ночью у «Маяка» – я ехал с дежурства, гляжу, машина-кабриолет фарами светит посреди дороги. А за рулем девушка… никакая, под дозой. Я ее не задержал, не отвез в отдел. Я отвез ее домой, сам дверь открыл ее ключами, нянчился с ней всю ночь, ее тошнило в ванной. А утром… она в себя немного пришла, и мы… Она меня в плен взяла, я сам не свой стал. Себе уже не принадлежал, только мечтал о ней. А она… она жить без кокаина не могла. Требовала от меня, грозила бросить, уйти. И я не мог ей отказать. Да, доставал ей дозу… А в тот день я работал допоздна, когда приехал – она в ванной уже умирала от передозировки. И я повез ее в больницу, я сделал все, что мог. Я ее не довез живой в ту ночь.

Катя… она не могла смотреть на него сейчас, вот сейчас. Она отвела свой взор. Малодушно это, конечно, но порой малодушие нас спасает.

– И все же вам лучше написать рапорт, – тихо сказала она.

– Мой отец мне не простит никогда, – ответил Гуляев. – В могилу это его сведет, если я признаюсь…

– Олег! – Кате хотелось ему помочь. Ведь он же помог им со Страшилиным, столько сделал для этого дела. – Олег, пожалуйста…

– Об этом никто не знал, – прошептал участковый, – ни одна живая душа. Как она… эта стерва узнала о нас?

Его окликнули патрульные, и он направился к ним. А Катя… она поискала глазами Страшилина и внезапно увидела Марину Балашову – соседку Уфимцева. У нее только что проверили документы, и она садилась в машину – внедорожник. Катя быстро подошла к ней. Она пыталась вспомнить – тот, их самый первый разговор на участке. Казалось, сейчас и сама Балашова какая-то совсем иная, и выглядит по-другому, и смотрит не так. Все движения словно машинальные, вот убрала документы и приглашение в свою дорогую сумку, вот открыла внедорожник, обернулась и…

– Вы-то как сюда попали? – не выдержала Катя. – Зачем вы здесь?

– Зачем? Затем, что и все остальные, – просить, умолять.

– Смерть? О чем вы хотите умолять смерть?

– У вас есть дети? – спросила Балашова.

– Нет, но…

– А, тогда вам трудно понять. У меня двое.

– Я знаю, в тот раз вы ездили в театр в Москву и…

– А было трое. – Балашова словно не слышала, говорила сама. – Мой сын, младший, не прожил и двух лет. Острый лейкоз… И врачи сказали – это в генах, у нас в роду. Наследственное, мол, возможны рецидивы. Я живу в постоянном страхе, понимаете? Что и с другими моими детьми это может повториться. И некого, некого просить. Я прошу ЕЕ – неотвратимую, святую, чтобы она смилостивилась, чтобы не забирала у меня остальных детей.

– Но вы водите свою девочку в школу при монастыре…

– А, это муж захотел. Я ведь совсем испсиховалась. Он настоял, мол, давай – и там и там просить, может, поможет.

– И там и там?

– Только я-то прошу здесь, – Марина Балашова глянула на часовню. – Они правы – есть лишь одна самая реальная реальность. То, что смерть рядом с нами. А с реальностью лучше говорить напрямую, без посредников. И я прошу, каждый день умоляю ее, чтобы она отступила, чтобы не забирала моих детей. Чтобы дала им прожить их жизнь.

Все затянулось надолго, до самого позднего вечера, как это и происходит в ходе крупных операций, пусть и спонтанных, незапланированных.

ОВД наполнился сотрудниками, во всех кабинетах горел свет. В одном из них допрашивали сестру Пинну, в другом сестру Инну – Катя видела их. Они вели себя очень спокойно, сдержанно, как всегда.

В коридорах ОВД мелькал Страшилин – то тут, то там. Катя решила не мешать ему, вообще сейчас от всего отстраниться и попытаться разобраться самой. Сосредоточиться на том, что они узнали в часовне.

Кабинета свободного она для себя так и не нашла. Устроилась на подоконнике в коридоре на втором этаже. Достала свой верный планшет и попыталась собрать в Интернете хоть какую-то информацию.

Давно уже стемнело, на «Маяк» опустилась холодная осенняя ночь. Но полиция работала в полном составе в авральном режиме.

– Как птица на жердочке, притулились.

Катя оторвалась от своего планшета. Страшилин. Он сам разыскал ее в этой рабочей неразберихе. Ну конечно, сам…

– Я тут кое-какую информацию нашла, – ответила Катя.

– О чем? О скелете с косой в платье невесты? Пойдемте в кабинет, тут такой сквозняк, – Страшилин поежился.

В отличие от Кати он свободный кабинет нашел сразу. Глянул на часы.

– Время к полуночи. Вот что, Катя, о чем я подумал. Я сейчас договорюсь насчет транспорта, и вас домой отвезут. Я останусь здесь, в Москву не поеду. Потому что тут, в местных кулуарах, все только начинается. Скандал в районе уже грянул, такие звонки идут и из администрации, и из областной мэрии. Завтра здесь все только усугубится. Монастырь и епархия должны как-то реагировать. И реакция появится. Я им дам время на все это – полдня. Тут завтра назначены уже совещания в администрации и в прокуратуре, из области начальство приедет. Так что я вынужден во всей этой петрушке участвовать. А ближе к вечеру я отправлюсь в монастырь. Где бы игуменья Евсевия ни находилась – там либо в больнице, – я ее разыщу и с ней побеседую. Потому что пора, пора нам с ней встретиться.

– Я не хочу ехать в Москву, – сказала Катя. – Я хочу присутствовать на этой беседе, Андрей Аркадьевич. Ничего страшного, как-нибудь перекантуемся в отделе.

– Ну, переночевать-то есть где, – ответил Страшилин. – Участковый Гуляев договорился с санаторием, тем самым, в котором Горлов. У них там типа гостевого дома имеется, обещали разместить на ночь. Отеля тут поблизости нигде нет.

– Ладно, пусть санаторий, – легко согласилась Катя, – а насчет Гуляева… я сказала, ему лучше рапорт написать.

– Это пусть они тут сами решают, – сказал Страшилин. – Я в таких делах не судья, не прокурор и не квалификационная комиссия. И вообще, если меня спросят, я ничего не слышал, что там сестра Римма ему болтала.

– Другие слышали, Андрей Аркадьевич, – ответила Катя. – Я с ним разговаривала там, у часовни.

– Я видел.

Катя посмотрела на него – усталый, какой он усталый. И под этой усталостью еще что-то, что он тщательно пытается скрыть ото всех.