Роспись по телу - Анна Данилова

Гел растворилась в толпе, а Земцова даже боялась повернуть голову, чтобы не встретиться взглядом с наблюдающим за ними Фиолетовым. Однако он пришел не скоро. Когда же он появился в поле ее зрения, она поняла, что он ничего не видел. В руках его был поднос, заставленный едой.

– Тебе как, получше? – спросил он участливо и вроде бы искренне.

Господи, какое счастье, что он не видел, как я разговаривала с Гел!

– Вы – скотина. Я слишком молода, чтобы умирать, и, если только я почувствую, что теряю сознание, я стану кричать на весь «Макдоналдс», что вы – убийца и преступник…

– Тсс… Успокойся. Я погорячился. Но осталось ждать совсем немного. Поешь. Я решил, что если мы сегодня не найдем Гел, то мы взломаем дверь ее квартиры, и у нас будет хотя бы где провести ночь. Там я тебе сделаю еще одну перевязку. По дороге напомни мне купить шприцы. Я кое-что волоку в медицине, меня научили…

– …в местах, не столь отдаленных?

– Ты ешь и помалкивай, дура. Словом, нам некуда торопиться. Мы поживем пока в квартире этой стриптизерши. Пока ты не найдешь ее. Если понадобится, я привезу тебе врача. Правда, потом его надо будет убрать. Но это тоже не проблема.

– Вы убийца? И давно убиваете?

– Слушай, несчастная, так и подавиться можно. Убивать. Да что такое человек вообще? Тварь лесная чище и преданнее будет, чем человек. Бахрах был мне другом. Мы всю жизнь вместе…

– Вы – Нодень?

Фиолетовый замер. Вот теперь удар попал точно в цель.

– Нодень? – он поднял голову и смерил ее пронзительным взглядом. – А ты не так глупа. Прав был Ломов, когда говорил, что по жизни нужно окружать себя талантливыми людьми. И я рад, что не ошибся в тебе. Нодень. Тебе известна эта фамилия?

– Нефть. Газ под Волгой. Цветные металлы…

– Да… С тобой не соскучишься.

– Вам, кажется, за все ваши художества впаяли семь лет. А вы сбежали? Так это из-за вас Корнилов ночи не спал и пил?

– Он – сволочь. Я предлагал ему деньги изначально. Но он слишком долго думал, а потому я передал их другому человеку.

– Но если вы собирались откупиться, то сколько же вы потратили на взятку прокурору или судье, что вам дали все же такой большой срок? Три рубля и три копейки?

– Дура. Тот человек, которому я заплатил, свалился с инфарктом. Мне просто не повезло.

– Значит, надо было подстраховаться.

– Так я и подстраховался. Но этот старый козел Бахрах сдал меня. Подставил. Ну что, Земцова, поела?

– Да, спасибо. Все было очень вкусно.

– Это был последний в твоей жизни ужин.

Она поперхнулась, и кола коричневой пузырчатой жидкостью хлынула изо рта. На них оборачивались. Уж слишком странная была парочка: огромный седой господин с фиолетовым пятном во всю щеку и девушка в черном облегающем платье, под которым на животе торчит что-то большое и непонятное.

– Не поняла… – она подумала, что, может, пока не поздно, закричать на весь ресторан, вызвать милицию? Но тут же услышала:

– Шучу, дура. Поехали. Ты мне нужна, а потому этот ужин был предпоследний.

Никогда ему этого не прощу.

Она вернулась в машину сонная и разомлевшая от обильной еды и большой кровопотери.

– Поехали? Кстати, почему ты не напомнила мне про аптеку?

– Аптека на Тверской. Можно доехать, а можно и дойти.

– Зачем идти пешком, когда можно проехать на нашем лимузине?

Он еще острит. Гадина. Испортил мой живот. Ей захотелось к маме. Поплакать, прижаться к ее теплому и мягкому телу.

Фиолетовый остановился напротив аптеки «36,6» на Тверской, возле подземного перехода, и отправился за бинтами и шприцами, оставив Юлю одну. Он доверял ей, потому что был уверен в том, что она не сбежит, по многим причинам: она ранена, кроме того, она боится его! И он, как это ни печально, был абсолютно прав.

Оставшись одна, Юля достала телефон и позвонила маме. Уже несколько лет ее мать жила в Москве со своим новым мужем и была, судя по всему, совершенно счастлива. И единственно, что омрачало ее существование, это редкие встречи с дочерью.

– Ма? Это я…

– Юля? Ты? Откуда? – услышала она такой близкий и родной голос, и из глаз брызнули слезы.

– Я в Москве. По делам.

– Господи! Как же я рада слышать твой голос. У тебя все хорошо?

– Да. Работаю.

– Как я соскучилась по тебе. Знаешь, а мы тебя сегодня вспоминали. Я пекла картофельные оладьи и рассказывала ему, как…

– Ма, как твое здоровье?

– Все хорошо. Ну сделали мне операцию. Несложную. Слава богу, что все позади.

– И ты мне не позвонила? Не вызвала в Москву?

– У тебя дела, а операция пустяковая. Все в порядке, Юлечка. За мной тут хорошо ухаживали, да и врачи опытные. Удалили все, что уже не нужно… Поняла?

– Поняла.

– Ты плачешь?

– Нет.

– Но я же слышу. Ты не плачь, а лучше расскажи: что у тебя с Женькой?

Женькой она называла Крымова. Она в душе уже тысячу раз хлестала его по щекам, выговаривала ему все, что думает о нем, но в жизни не видела ни разу. Она не могла уважать человека, который столько лет мучает ее единственную дочь.

– Ничего. Слава богу, ничего.

– Ты с кем, с Шубиным?

– А ты откуда знаешь?

– Интуиция, доченька. Игорь – хороший человек, вот и держись его. Вы еще ребенка не ждете?

Юля провела рукой по животу. Ткань была влажной от крови. Она подумала о том, что этот разговор с матерью может быть последним. Что стоит ей сейчас попросить маму вызвать милицию к аптеке на Тверской, и у нее появится шанс остаться в живых. А уж как задержать Фиолетового, она бы придумала… Но она опоздала…

Перед ветровым стеклом промелькнула большая тень.

– Ма, все. Пока. Целую.

Она едва успела отключить телефон и сунуть его в сумку, как открылась дверца, Фиолетовый закинул на заднее сиденье зеленый пластиковый пакет с лекарствами.

– Все, порядок. Теперь можешь не переживать за свой дурацкий живот. Поехали.

Гел сидела за компьютером и страшно нервничала. Она только что подделала почерк Бахраха и сляпала письмо, которое должно было отправить Фиолетового в Саратов на поиски мертвой Кати Уткиной. Ей казалось, что вот именно теперь-то и пробил час, когда она лицом к лицу встретится с человеком, посланным Бахрахом (еще при жизни) для того, чтобы ее убить (как убили Катю Уткину, Марину Смирнову, Гамлета). Михаил Семенович был неглупым человеком, а потому предусмотрел, какие последствия могут возникнуть в результате того, что нескольким молодым женщинам приходилось хотя бы косвенным образом быть в курсе его финансовых махинаций. Во-первых, это могло отразиться на тех преданных ему людях, с кем он работал и с кем делился. Во-вторых, эти живые свидетели (точнее, свидетельницы) могли помешать его единственному сыну Дмитрию воспользоваться состоянием отца. Хотя, с другой стороны, зачем же, спрашивается, Фиолетовому убивать ее, если она еще не успела передать Дмитрию заветного письма? Это противоречило бы плану Бахраха. Так, может, Земцова была права, когда предложила свой план? Да и вообще теперь у Гел был пистолет, и их все-таки в квартире будет двое, а Фиолетовый – один. Может, справимся? Бойцовский дух Гел не давал ей раскиснуть окончательно. Приготовив письмо и спрятав его глубоко в книги, чтобы у Фиолетового не возникло подозрения, что она ожидает его, а потому встречает у дверей с распростертыми объятиями и с письмом за пазухой, она некоторое время размышляла, какую линию поведения ей избрать. Земцова уверена, что Фиолетовый ничего не знает о девушках и что единственная информация, которой он располагает, – это разорванное письмо Бахраха, адресованное непосредственно сыну Дмитрию, где указано, что ему следует найти Гел в «Черной лангусте». А это означает, что Фиолетовый ничего не знает и об условии, при котором Гел следует отдать уже свое письмо. То есть он ничего не знает о наличии фотографий. Значит, достаточно Фиолетовому упомянуть имя Дмитрия Бахраха, чтобы она отдала ему письмо. Вероятно, именно так все и должно будет выглядеть.