Данте Алигьери - Анна Михайловна Ветлугина

нам ведь не нужно торопиться к какому-то сроку. Ты, наверное, очень устала, дожидаясь свадьбы? Но теперь всё позади, поверь мне. У нас будет достойная жизнь, я добьюсь этого.

Молодая жена улыбнулась заученной улыбкой.

Мессир Алигьери, плотно затворив дверь ее бывшей девичьей спальни, вернулся в опустевший пиршественный зал и глубоко задумался.

А Джемма в это время деловито изучала простыню. Та имела классический вид, который нужен для подтверждения чистоты невесты. Полюбовавшись, новоиспеченная мадонна Алигьери кликнула служанку и велела ей вывесить испачканное постельное белье на самом видном месте, при входе во внутренний дворик.

Вещи для переезда были уже давно собраны, но мать молодой жены все суетилась, боясь забыть что-то важное. Время от времени из задней комнаты дома Донати доносилось отчаянное мычание — то старый Манетто, разбитый параличом, тоже волновался о судьбе дочери и требовал отчета о происходящих событиях.

Когда уже тюки погрузили на повозку и Джемма взгромоздилась рядом, пришла Лаиса:

— Уезжаешь, кариссима… Жаль, теперь уж не поболтаем, как встарь.

— Всего-то в соседний квартал, — сказала мадонна Алигьери, а сама подумала: «Жаль, что не в соседний город».

— Ну все равно, уже на пять минут не заскочишь, — посетовала подруга. Огляделась по сторонам и прибавила вполголоса: — Простынку-то зачем повесила, будто деревенская? Сейчас во Флоренции уж никто давно не вешает. Меня бы спросила, я все знаю, как надо делать.

— Может, потому не вешают, что порядочных девушек не осталось, — предположила Джемма, — а я вот решила не нарушать… обычая предков.

— Ну не расстраивайся, ничего дурного в этом нет, — утешила Лаиса, — ну, с Богом! Счастья тебе не желаю. Плохая примета, да ты и так счастлива будешь, я знаю. А вот пожелаю-ка тебе не забывать своих добрых подруг.

— А тебе желаю, чтобы Бог вознаградил тебя за твою доброту, — не осталась в долгу Джемма. Повозка тронулась.

Глава двадцать первая. Друзья и враги

Для тех, кто знаком с биографией Данте поверхностно, часто вызывают удивление занятия поэта политикой. Но это довольно закономерно для профессионального юриста, коим он являлся. Гораздо неожиданнее кажется его другая профессиональная стезя, о которой уже знают немногие. Наш герой принадлежал к медицинскому цеху, а точнее — фармакологическому, то есть цеху аптекарей.

Понадобилось ему это по двум причинам. Во-первых, во Флоренции тех времен принадлежность к какому-либо ремесленному цеху давала неплохие бонусы к политической карьере. Влияние торговцев и ремесленников постоянно росло, из их среды все чаще выделялись люди, добивавшиеся управления общественными делами.

Один из старейших флорентийских цехов — цех купцов Калимала — образовался еще в конце XII века. Он получил название от переулка между Меркато-Веккьо и Меркато-Нуово (соответственно, Старым и Новым рынком). Именно там размещались склады и лавки этих купцов. Купцы Калимала торговали и давали деньги в рост. Из цеха Калимала выдвинулись крупные банкиры, имевшие сеть контор от Малой Азии и Северной Африки до Британских островов. Позднее начали формироваться цехи других профессий — судей, нотариусов, суконщиков, торговцев шелком, затем врачей и аптекарей и меховщиков. Перечисленные семь цехов (вместе с Калимала) назывались старшими, они постепенно приобретали все большее влияние и к времени, когда жил наш герой, играли важную роль в управлении городом, тесня старую родовую аристократию. Первое ее ущемление произошло в середине XIII века, когда приняли так называемую «народную конституцию». Но окончательный и сокрушительный удар нанесли в 1293 году «Установления справедливости» авторства уже упоминавшегося Джанно делла Беллы. После принятия этого документа нобили и гранды оказались чуть ли не персонами нон грата. В случае нарушения законов их наказывали более жестоко, чем простых горожан, а к политической власти они и вовсе перестали допускаться, поскольку необходимым условием для управления флорентийской коммуной стала принадлежнось к какому-либо ремесленному цеху. Разумеется, обходные пути существовали. Никто не запрещал нобилям записаться в тот или иной цех. Таким образом они снова могли стать полноценными гражданами. В цехи принимали без проблем, даже просто формально. Например, родственников тех, кто на самом деле занимался ремеслом или торговлей, или спонсоров.

Данте возмущался всей этой ситуацией и обвинял в предательстве Джанно делла Беллу, который происходил из старинного аристократического рода. При этом род Алигьери как раз не считался особенно знатным. Члены рода Данте ни разу не попали ни в один из списков магнатов, никогда не рассматривались в качестве грандов. Как пишет в своей биографии Данте Илья Голенищев-Кутузов: «По роду своих занятий отец Данте и его дядья мало чем отличались от граждан-пополанов. Их благородное происхождение было как бы их частным делом».

Было бы логично предположить, что Данте записался в цех после принятия «Установлений справедливости», дабы обезопасить себя и упрочить свои позиции, но исследователи считают, что произошло это значительно раньше. Видимо, наш герой был очень сильно нацелен на политическую карьеру и искал любые возможности для поднятия своего рейтинга, а членство в ремесленном цехе такую возможность давало. Но ведь многие обходились формальным членством, а Данте всерьез занялся изучением медицины. И почему он, изучая в университете юриспруденцию, выбрал цех аптекарей, а не нотариусов?

Существует мнение, что он просто пытался найти себе новую профессию для зарабатывания денег. По словам того же Ильи Голенищева-Кутузова: «В конце XIII века Данте был отцом большого семейства; у него росли трое детей: сыновья Пьетро и Якопо и дочь Антония. Для задуманной им политической карьеры ему, очевидно, недоставало доходов с его скромных владений, тем более что он должен был делиться с братом Франческо и сестрой. До нас дошли долговые расписки братьев Алигьери в получении 480 золотых флоринов под гарантию нескольких лиц, среди которых был тесть Данте Манетто Донати. Деньги были взяты взаймы 23 декабря 1297 года. В дальнейшем Данте берет 136 флоринов у своего тестя, через два года брат Франческо дает ему взаймы 125 флоринов, а в 1300 году еще 90. Ни литература, ни политика не приносили Данте доходов».

Но тогда нужно объяснить, почему он потерпел неудачу на юридическом поприще, а на этот вопрос четкого ответа не существует. Зато известно, что, став аптекарем, наш герой не открыл своей лавки и не поехал на Восток за редкими лекарствами, как делали те, кто занимался аптечным бизнесом. Вместо этого он потратил много сил на изучение незнакомого предмета и смог войти на равных в среду ученых докторов и фармацевтов. Но общение с ними тоже не являлось для него самоцелью, скорее медицина заинтересовала его как средство познания мира. Такую версию подтверждает Боккаччо, описавший поведение Данте в аптеке.

По словам Боккаччо, как-то раз, находясь в аптеке города Сиены, наш герой погрузился в изучение медицинских книг так сильно, что не заметил