Слишком много блондинок - Арина Игоревна Холина

конечно, мешковатые джинсы не скрывают недостатки. Красная кенгурушка со значком FILA, на шее — кожаный шнурок с серебряным свистком, пальцы — в больших серебряных перстнях.

— Не то чтобы… — напряглась я.

— Я вас с Сашей подвозил до Тани… — видимо, осмысленности в моем взгляде не прибавилось. — Ну, в Питере, недавно, ты была в костюме официантки, а Саша — в золотых шортах…

— А-а! — Я взмахнула руками, плеснув на кого-то коньяком. — Паша-а! — Я бросилась его обнимать, словно он был моим папой… пьяная сердечность. — Я так рада! Как ты здесь оказался? — и как завзятый алкоголик, поделилась самым ценным — протянула Паше бутылку, искренне надеясь, что он откажется.

Он отказался, показав мне стакан с чем-то.

— Как Саша? — спросил он.

— Саша прекрасно, — помрачнела я. — Два часа назад выяснилось, что она трахает моего парня.

Видимо, на моем лице отразилась такая сложная гамма переживаний, что Паша потащил меня на улицу — без дубленки, запихнул в какую-то машину и стал успокаивать.

— А я не нервничаю, — сопротивлялась я. — Просто неприятно.

И тут же разревелась.

Наплакавшись вволю, под Пашино: «ну-ну-ну», я решительно хлюпнула, икнула, хлебнула, гордо заявила, что мне на все плевать, и снова начала плакать. Во время второго акта я еще и исповедывалась, пытаясь между всхлипами и «а-а-а» объяснить Паше, какая я хорошая и какие все сволочи.

Он так хорошо меня слушал: не перебивал, не велел успокоиться — самое худшее, когда ревешь взахлеб, не принимал сострадальческий вид… Паша просто протягивал мне время от времени салфетки — истратил на меня пачки три, а также одну тряпку для протирки стекол, сорок пять минут и семнадцать сигарет «ротманс».

Слегка отрезвев, я посмотрела на Пашу и подумала, что он очень даже подходит для того, чтобы ринуться с ним в порок.

— Ты что будешь делать? — спросила я, выпячивая грудь.

— То есть? — Он поднял бровь.

— Сейчас. То есть. У тебя какие планы на сегодняшний вечер? — лезла напролом я.

— А у тебя?

— Я бы хотела провести его с тобой, — разозлилась я.

Не знаю, какие выводы он сделал из моего предложения, но ответил вот что:

— Ты хочешь вернуться на вечеринку?

Я отрицательно замотала головой.

— Ага, — задумался он.

— Хотя вечеринка это лучше, чем сидеть всю ночь в машине, — намекнула я.

— А, да-да, — засуетился он. — Я пойду заберу вещи. У тебя номерок с собой?

Вернулся он часов через пять.

— Уф! — плюхнулся в машину. — Прости, там набросились все, а мне не хотелось объясняться — куда, зачем… Вот. — Он протянул пальто и повернул ключ зажигания.

— Поехали к тебе, — попросила я.

Доехали мы молча и быстро. Паша съехал с кольца на Трубную, завернул в темную, высокую арку и прижался к стене старого четырехэтажного дома. Лестница в подъезде была винтовая, с чугунными ступенями, а подъезд — узкий и темный.

— Здесь что, живут люди? — Я огляделась.

В однокомнатной квартире было странно. Повсюду валялись нежилые предметы — автомобильные покрышки, куски оргалита, коробки из-под техники, оборудование — кажется, музыкальное…

— Я вчера переехал. — Паша включил свет на кухне. — Проходи.

В квартире скрипели крашеные половицы, потолки были сводчатые и серые, а в длинной узкой ванной имелось окно с широким подоконником. Унитаз неожиданно оказался сверхсовременным, голубым, хотя ванная была чугунная и жутко древняя, с колонкой.

— А почему ты уехал из Питера?

— Потому что я из Москвы. В Питере у меня только дедушка — второй муж бабушки. Я вообще-то там учился два года, но потом бросил.

— Почему? — снова спросила я.

— Ну-у… — Он пожал плечами. — Я крутил пластинки, подрабатывал ди-джеем — так, время от времени, в основном на частных вечеринках. Потом началась кой-какая популярность — в узких кругах… Тогда время было такое — все тусовались, как ненормальные. Все чего-то хотели, каждый мечтал стать гением, чего-то кому-то доказать…

— А ты что-нибудь доказал?

— А я и не мечтал, — ухмыльнулся он. — Я просто занимался тем, что мне нравилось. Было здорово. Не подумай, что я ностальгирую — раньше было лучше, но тогда была такая… общность. В особенности в Питере. Все друг с другом общались — художники, писатели, музыканты, актеры… Вот я и завис. А сейчас там все ходят, депрессуют, ругают Москву, но при этом все хотят сюда переехать, потому что весь бизнес — здесь. Да, а институт я бросил потому, что стал ездить на гастроли и завалил сессию.

Он открыл кухонный шкаф и вынул пузатую бутылку без этикетки.

— Вот, знакомые прислали — самодельная настойка из черноплодной рябины. Будешь?

Я неопределенно тряхнула головой, что он расценил как согласие.

— А чем ты будешь здесь заниматься? — я продолжила дознание.

— Я решил, — он хмыкнул, — посвятить себя музыке.

— То есть? — от настойки я загорелась: она была приторной, но крепкой.

— Пишу свой альбом, — не очень охотно признался он.

— О! И как?

— Здорово! — Он выдохнул настойку.

— Скромно… — протянула я.

— А как ты хотела? — Паша откинулся на стуле. — Надо знать, что и как делаешь — иначе какой смысл что-либо делать? Ты не думай — у меня мания величия не началась, рано пока. Я и сам дрожу, а фасон держу. Для меня пока хорошо уже то, что я этим занимаюсь и пишу музыку, которая мне нравится. Знаешь, каждый ди-джей мечтает стать музыкантом, а любой журналист мечтает написать роман, но делают это единицы, потому что боятся. Я из Питера и сбежал потому, что понял — надо рвать с прошлым. Со всеми этими ди-джеями, которые пятый год собирают заготовки для своего альбома… И начинать все заново.

— Ух ты! — восхитилась я. — Скоро будешь богатым и знаменитым?

— Надеюсь, — он оживился, — хотя вообще-то до этого еще далеко. Пару лет меня будут обжуливать все, кому не лень, потом я стану наглеть и со всеми ругаться… это, если все получится… а потом меня перекупит другая студия, и я начну бороздить просторы страны, чтобы заработать на «мерседес», «БМВ» и на концерт в ГКЗ «Россия».

— А ты… — я задумалась. — К этому готов?

— Ха! — Он принял решительный вид. — По крайней мере попробовать стоит. Не уверен, что я когда-нибудь выступлю в «России» — по-моему, у меня стиль не тот, но я готов добиваться всего, на что способен. Хочу реализовать себя по максимуму, даже если этот максимум невелик. Знаешь, я больше всего боюсь, что так и не узнаю, на что я способен. Лучше я попробую, а если не получится, удостоверюсь, что это — не мое, чем буду сидеть сиднем… жить теоретически. Ладно, я чего-то тебе все это как