Гладиатор - Филипп Ванденберг

С самого раннего утра, когда солнце в молочно-белой дымке только начало подниматься над Палатином, ворота тюрьмы окружили тысячи римлян. Когорта легионеров с обнаженными мечами попыталась освободить выход из тюрьмы. Ее встретил многоголосый хор: «Руки прочь от невинных!» Когда тяжелые железные ворота отворились и легионеры начали прокладывать себе путь сквозь толпу, в них полетели булыжники. Ослепленные гневом воины с обнаженными мечами бросались на толпу, но их встречал град камней. Во внутреннем дворе тюрьмы зажгли факелы. Тысячи голосов не умолкали: «Руки прочь от невинных!» Когорта отступила, и тяжелые тюремные ворота захлопнулись вновь. Дело Ферораса, как дали знать императору, переросло в политическое, в пробу сил между законом и массами неимущих, бесправных и рабов.

Император Нерон, за все шесть лет своего правления мало интересовавшийся политикой, понял всю серьезность положения. Ему необходимо было укрепить свой авторитет и предотвратить массовые беспорядки. Уже ночью четыре когорты легионеров при поддержке императорских преторианцев перекрыли Фламиниеву дорогу от Капитолия до самого Марсова поля. Римляне и рабы, с первыми лучами солнца устремившиеся к воротам тюрьмы, натолкнулись на стену тяжеловооруженных солдат. А затем четыреста скованных попарно осужденных провели мимо молчаливых шеренг растерянных римлян к Марсову полю, где уже был воздвигнут целый лес крестов. Ничего подобного римляне не видели со времен массовых казней при Тиберии и Калигуле.

На сей раз, однако, это мало чем помогло императору. Отношение народа ощутимо менялось не в его пользу. Чтобы успокоить массы, оставалось единственное средство: игры, игры!

Посреди отливающего зеленью пруда плавал сверкающий золотом плот. Мужчины, наряженные в скользкие лягушачьи шкуры, гребли, медленно перемещая плавучую сцену по воде, из которой то там, то сям всплывали закутанные в белые покрывала нимфы. На островке посреди пруда возвышалась золотая пальма, под которой красивый обнаженный юноша наигрывал на лире жалобную мелодию. Аполлон воспевал остров Делос, под пальмами которого был рожден.

Местом этой театральной постановки служил парк Агриппы, который зять Августа посвятил Марсу. Создавая его, Агриппа, командовавший римским флотом в битве при Акциуме, проявил свою особую любовь к воде, так что здесь вдосталь было и фонтанов, и искусственных водопадов. На берегу пруда, на котором устроена была плавучая сцена, стояли многочисленные павильоны и шатры, где могли удобно расположиться зрители.

Офоний Тигеллин, организовавший открытие игр Аполлона, пригласил на него всю римскую знать. Вообще говоря, Тигеллин командовал императорской гвардией, но его неуемная изобретательность при устройстве всякого рода праздников очень быстро привлекла внимание Нерона, сделавшего Тигеллина своим ближайшим доверенным лицом и советником. Тигеллин получил полную свободу действий – Нерон не скупился на расходы, если речь шла о том, чтобы показать миру что-то новое, еще не виданное.

Красивые юноши и очаровательные девушки едва ли старше пятнадцати лет порхали, словно эльфы, от одного павильона к другому, распространяя вокруг волнующий аромат благовоний. Их слегка нарумяненные тела грациозно мелькали среди прибрежных зарослей, а золотая канитель, вплетенная в волосы, поблескивала на солнце.

В гроте, высеченном в туфовой скале, выложенном изнутри листовым серебром и, словно огромная раковина, усиливавшем шум волн, вокруг столика из белого мрамора возлежали Мариамна, Фабий и Вителлий. На столике высилась горка заморских фруктов и сладостей, в кувшинах искрами отсвечивало багряно-красное вино, а алебастровые лампы, в масло которых добавлены были специальные соли, горели необычным желтовато-зеленым светом. Из сумрака, уже сгустившегося перед гротом, появилась массивная фигура.

– Ваше присутствие – радость и честь как для меня, так и для императора. – Прежде чем кто-либо из троих успел ответить, Тигеллин добавил: – Я вижу, время твоего траура подошло к концу.

Мариамна ответила, не скрывая раздражения:

– Сколько же, по-твоему, должна я оплакивать своего супруга, чтобы не стать жертвой досужих сплетен? Полгода, год или еще дольше? Или, может быть, три года не снимать с себя траурных одежд, подобно Марции, потерявшей сына?

– Нет, нет, клянусь всеми богами Рима, – успокоил Мариамну Тигеллин. – Я принадлежу к стоикам, полагающим, что в нашей жизни нет места случаю. Все предопределено заранее, так что не имеет смысла слишком долго оплакивать ушедших.

– Император также перестал уже оплакивать свою супругу Октавию, хотя со дня ее смерти прошло всего несколько недель, – заметила Мариамна.

Тигеллин не стал, однако, поддерживать разговор на эту тему.

– Его счастье составит Поппея, – сказал он со смехом. – Она беременна и принесет владыке долгожданного наследника.

– Хорошо тому, – не преминула съязвить Мариамна, – у кого достаточно власти, чтобы отправить соперника в далекую Лузитанию…

– Оттон поехал туда по доброй воле, – возразил Тигеллин. – Ему всегда хотелось стать наместником Лузитании. Он, как и прежде, остается близким другом императора.

– В то, что Оттон хотел стать наместником, дорогой Тигеллин, я охотно верю, а вот в то, что он по доброй воле оставил в Риме Поппею, свою жену, равно как и в то, что между императором и его наместником сохраняется прежняя дружба, пусть верит кто-нибудь другой, а я не могу.

Тигеллин рассмеялся.

– За словом в карман лезть тебе не приходится, прекрасная Мариамна. Я уверен, что в этом ты не уступаешь ни одному из мужчин, включая и Ферораса. Как уверен и в том, что тебе недолго оставаться вдовой. Сейчас ты самая желанная для мужчин вдова Рима. Говорят, что многие из них, причем очень видные, уже просили твоей руки.

– Помешать им в этом я не могу, – ответила Мариамна, – но, как видишь, рядом со мной уже сейчас двое красивых и умных мужчин.

Фабий и Вителлий смущенно улыбнулись. Тигеллин же не знал, как лучше прореагировать на эти слова, поскольку в последние дни по Риму ходили слухи, что Мариамна выберет себе в мужья одного из этих мужчин. За Фабия говорил его деловой опыт: у него, несомненно, были все данные, чтобы пойти по стопам банкира и судовладельца Ферораса. Против Вителлия говорило, собственно говоря, почти все: его возраст – он был намного моложе Мариамны, его скудное образование – он умел только лишь читать и писать, его профессия – он был знаменитым гладиатором, кумиром толпы, но при этом ничего не смыслил в делах. Лишь одно говорило за Вителлия: Мариамна любила его. Об этом тоже ходили уже сплетни.

Тигеллин решил сменить тему разговора. Повернувшись к Вителлию, он сказал:

– Завтра в цирке Нерона ты сражаешься со Спикулем. Он пользуется благосклонностью императора.

– Чьей благосклонностью пользуется Спикуль, меня мало интересует, – спокойно ответил Вителлий. – Меня интересует одно – его качества кулачного бойца. Как я слышал, до сих пор он не проиграл еще ни одного боя. Он такой отличный боец или у него такие уж великолепные отношения с императором?