Ветер перемен - Михаил Алексеевич Ланцов

общем и в целом политика России тех лет в вопросах наказания была предельно простой. Если ты сделал действительно что-то плохое, то тебя либо отправляли на каторгу, либо казнили. В остальных случаях был предусмотрен штраф, конфискации, телесные наказания и общественные работы. Покамест Уголовный кодекс новый царевич еще не пропихнул. Но практики, описанные в нем, потихоньку вводили в практику.

Собственно одиночные камеры в таком количестве и требовались для всего этого. Чтобы можно было рассаживать задержанных и не давать им сговариваться. Четвертый корпус же предназначался для агентурной работы, через подсаживание провокаторов. На случай, если особо крепкие орешки попадались…

В Таганскую тюрьму, в одиночные камеры, и повезли сотрудников издательства полицейские. Чтобы вдумчиво с ними поработать дознавателям и следователям.

Но почти сразу выяснило — это тупик.

Просто тупик.

Мерзавцы? Да.

Гады? Не то слова.

Но работать то некому…

А переигрывать все в зад Евдокии Федоровне показалось крайне неловко. Так как вызывало в ней чувство стыда, дескать сунулась дура «со свиным рылом в калашный ряд» и сразу же «дров наломала». Наверное, только Миледи в этой ситуации и улыбалась. Лукаво. Она то сделала то, что от нее просили. Слово в слово. А то, что ее сведениями распорядились так глупо, разве ее вина? Но если ее попросят она постарается помочь разрешить этот кризис, который ни Евдокии Федоровне, ни тем более Петру Алексеевичу не требовался…

* * *

Царевич раздраженно вышагивал по пыльной площади.

Перед ним на коленях стояли старшины яицких казаков, пришедшие с повинной. Само собой, разоруженные и под контролем лейб-кирасиров.

В том нападении в дельте Волги участвовали достаточно много их ребят. С Яицкого казачьего войска. И, узнав о том, старшины почти сразу явились к царевичу. С дарами и повинной. Дескать, да — наши ребята. Но то дурни и отщепенцы, пьяницы и вообще сущая непотребность. Сами же казаки как были верны царю, так и остались. И что они вменяют свою жизнь Алексею в доказательство своих слов.

Неожиданно?

А то!

Алексей Петрович даже как-то растерялся от такого поворота событий. Но, видимо, очень уж впечатлила казаков недавняя казнь тех степняков, что участвовали в попытке похищения в прошлом году. Не только их, кстати. Как ему доносили — по всей степи слух пошел.

Тем более, что царевич сразу после нападения, засев в Астрахани, развернул бурную деятельность, которая полностью оправдывала мрачные ожидания наблюдателей. То есть, стягивал под свою руку и регулярные полки, что он прислал в эти края, и калмыков, и даже часть башкир. Так что, все понимали — после окончания сбора он отправиться с карательным походом. Чтобы порешать радикально возникшие разногласия. А то моду взяли покушения устраивать…

Вот казаки яицкие и решили сыграть на опережение. То есть, прийти с повинной быстрее, чем их всех поубивают…

— Они действовали сами? — спросил Алексей. — Это нападение — их идея?

— Не, — покачал головой один из старшин. — Откуда? Они многие умом скудны, а иные и вовсе дурни. Нет. Это от Игната с Кубани людишки приходили. От Некрасова. К нему они и утекли, как все сорвалось…

Алексей замер, задумавшись.

Этот Игнат Некрасов был ему очень хорошо знаком. Заочно. По отчетам и Миледи, и Ромодановского, и патриарха, и многих иных. Ему им все уши прожужжали, так как Игнат руководил одной из самых непримиримых общин раскольников.

Удалось бы это избежать или нет — не ясно. Но когда на нижний Дон прислали переговорщиков, предлагавших выбрать делегатов на Собор примирения, именно он взбаламутил казаков. Спровоцировал их перебить присланных царем людей как еретиков. А потом увел всех недовольных на Кубань. Но не для того, чтобы сидеть тихо. Нет. Игнат Некрасов развернул бурную деятельность по привлечению союзников и организации набегов на поселения своих соплеменников, впавших, по его мнению, в ересь. Его ребята грабили русских людей, убивали их и угоняли в рабство. Причем убийство еретика, каковыми их всех считали, не являлось чем-то зазорным или дурным.

Нет, конечно, в экзальтированной теории, этакой сферической в вакууме, догматика Некрасова выглядела неплохой. Наивной, крайне идеалистической, совершенно непригодной для хоть сколь-либо крупных коллективов, но неплохой. Игнат пытался «построить коммунизм в отдельно взятой станице», с опорой на искаженные им тезисы христианства. Бесклассовое общество, прямая народная демократия и все такое. Для людей склонных к идеализму — прямо бальзам на израненную душу.

Да вот беда — Россия и русские, что не пошли по его пути, для Игната оказались врагами. Настолько лютыми, что он даже в переговоры вступать с ними не хотел. Да и вообще режим, установленный Некрасовым, имел все признаки самой что ни наесть религиозной секты. Вполне себе тоталитарной.

Так что Алексей собирал о нем сведения. Но пока этим вопросом не занимался. За пределы региона деятельной этой ОПГ пока не выходила, а у него и других дел хватало. Поэтому он спихивал Некрасова на местных властей, которые с ним ничего сделать не могли… или не хотели…

Но все поменялось.

Этот «славный парень» решил заявить о себе погромче. Чтобы его наконец услышали на самом верху. И у него это удалось…

— Игнат Некрасов из станицы Голубинской? — медленно переспросил царевич.

— Он самый, — закивали старшины.

— А к степнякам не от него люди ходили?

— Не ведаем. Может и него. Да только вряд ли. Не успели бы. Свои, местные то устроили.

— И знаете кто?

— Откуда? Да только там больше некому. Не смогли бы прознать о выступлении твоем в Уфу, гонца послать да со степняками сговориться.

— Мыслю, — добавил еще один старейшина, — в самой Москве кто сидит. Червь. И кляузы пишет. Иначе бы караван тот не успели бы найти и сговориться. Отряд то непростой с ним шел.

— Это не могла быть случайность?

— Вряд ли. Они через султанов[2] видно заходили. Оттого ты допросами ничего и не узнал.

— Да… — покивал Алексей Петрович, — это вряд ли можно быстро устроить.

— Но да теперь этого не вызвать. Башкиры раскольников всех прогнали. Все разбежались.

— И куда же они побежали?

— Да вестимо! К нему и побежали. Но не всех там ласково приняли. И кое-кто дальше — к османам пошел. На Дунай.

— Отчего же так? Чем же они так Игнату не угодили?

— Не всем по душе он со своими советами. Круты они больно…

* * *

Людовик XIV стоял у окна и думал,