Расскажи, как надо жить - Федор Анич

Да, Ника молодец. Ей удалось свести концы с концами. Я понимаю, что она говорит толковые вещи, но как-то не пытался проанализировать все это в таком ключе. Я был полностью согласен с Никой, но Дима, видимо, метался. Действие успокоительного проходило, и он потихоньку стал беспокоиться. Я взял Диму за руку и сказал:

– Успокойся, мы не оставим тебя одного.

– Ты не ответил на вопрос. Мне плевать, какой будет контракт. Я готов даже гречку жрать и работать круглые сутки, готов даже быть рабом. Но я не смогу один.

«А я не смогу смотреть тебе в глаза там, в Америке. И я не могу бросить здесь все, что у меня есть. Мой дом, где мы жили с мамой, ее могилу. Это твой путь, к которому я тебя толкаю. Как знать, может быть, тебе придется вернутся. И куда ты вернешься, если мы поедем вместе? А если я буду здесь, держать тыл, то тебе будет куда вернуться». Я понимал, что в моих рассуждениях есть какая-то подлая мысль, и мне она была неприятна, но я знал, что не могу поехать с ним. Не могу! Я должен надуть подушку безопасности здесь и ждать, что может случиться что-то страшное, от которого я должен защитить его. И еще: программа защиты свидетелей. Они не позволят, чтобы с Димой что-то случилось. Они также не позволят, чтобы я ехал с ним, я должен быть здесь – Игорь Сергеевич дал ясно понять это.

– С тобой поедет Ника, – сказал неожиданно я.

Дима смотрит на нее. Как будто видит в первый раз. Ника открыла рот, но я не дал ей сказать.

– Я не могу поехать, Дима. Я буду обузой. Я должен быть здесь. Если у вас что-то не получится, вам будет куда вернуться. Я буду с вами на расстоянии, а потом, если все будет хорошо складываться, я приеду. Я не могу рисковать и ехать в Америку. А вдруг я заболею, что мы будем делать? А вдруг кончатся лекарства?

– Я понимаю, – сказал Дима.

Его голос дрожит. Ника тушит окурок, все еще немного в шоке.

– Я предлагаю нам всем обсудить этот вопрос позже, братья возвращаются. Итак, выясняем, есть ли у них еще варианты, если нет, давим. Считаем, что договорились: летят двое. Я и Дима, я в роли директора, администратора, ассистента, секретарши, как угодно. Дима один не полетит.

США, Лос-Анджелес

Если бы вы знали меня лучше, то не поверили бы во все, что сейчас происходит. Да я сама бы никогда себе не поверила, даже если бы сама себе рассказала, например, в зеркало.

Начнем с того, что мир не знал более неподходящего человека для ведения переговоров, чем я. Навыков бизнеса у меня совершенно никаких, только несколько внятных семинаров в университете по этике делового общения, но это все теория! Тем более теория с русскими преподавателями, пусть и говорящими на английском языке, но голова-то у них заточена на русский лад.

Когда вернулись братья, я поставила им ультиматум: в Америку едут двое – я и Дима. Дима не будет брать никаких займов, и права собственности на песни остается за ним навсегда, а продюсерскому центру передаются лишь на время – пять лет. Продюсерский центр берет на себя полугодовое содержание нас обоих – помимо зарплаты, оплата квартиры, еды и пошлины на все документы. Чтобы додавить, мы с мальчиками встали и ушли, оставив братьев одних обсуждать условия. Мы договорились созвониться через несколько часов, но не успели даже доехать до дома Васи, как Брэдли Морган позвонил Диме и сказал, что продюсерский центр принимает его условия, с одной лишь оговоркой: мы все вылетаем завтра утром.

Услышав это, я отреагировала как надо: возмутилась, что мне нужно больше времени, чтобы все обдумать, в конце концов, если я соглашусь, то элементарно собраться, подготовить визу и документы, решить вопрос с квартирой, встретиться с родителями, напоследок закатить прощальную вечеринку – одним словом, я не готова! А сама тем временем уже прикидывала, есть ли у меня большой чемодан? Знаете, чем прекрасно быть худой? В один чемодан худышки могут сложить весь свой гардероб, потому что у них вещи как носовые платки! А у меня шатры – один другого шире!

Тем же вечером у нас состоялась встреча с консулом на предмет получения мультивизы в сокращенные сроки. Я не ожидала, что это будет так быстро и так легко. От нас не потребовалось ничего, кроме личного присутствия и загранпаспорта. Консул задал нам всего несколько вопросов, а потом ознакомился с несколькими документами: в частности, приглашением на работу от «Коннор Дистрибьюшн», гарантийным письмом о финансовом обеспечении, которое составил лично Джейкоб Коннор, договором аренды квартиры, в которой указаны как проживающие в квартире я и Дима (к тому же договор предоплачен на год). Вечером следующего дня курьер привез мой загранпаспорт со вклеенной в него визой на три года.

Утром мы вылетели в Лос-Анджелес. Из-за разницы во времени (в Лос-Анджелесе на одиннадцать часов меньше, чем в Москве) перелет в тринадцать часов занял больше суток. В девять утра, ошарашенные, раскладывали свои вещи в квартире, которую снял для нас продюсерский центр. Но об этом позже, сейчас самое главное это то, что случилось на приветственном ужине, который плавно перетек в самые важные в нашей жизни переговоры.

Мистер Коннор оказался дядькой в моем вкусе. Ему было слегка за шестьдесят, о чем гордились седые волосы. И в свои шестьдесят он был красив как бог! Мужественен, ухожен и самодостаточен, самый настоящий handsome man. Идеально подобранный костюм, блестящие ботинки, дорогие часы. При виде нас он улыбнулся истинной голливудской улыбкой, громко поприветствовал, пожал нам руки и усадил за столик.

– Поздравляю, мистер Морган, вам удалось невозможное! – сказал он горделивому Брэдли.

Мы ужинали в ресторане недалеко от нашей квартиры. Брэдли так торопил нас, что я не успела прочесть название на вывеске. Естественно, я вспотела, хотя перед выходом из дома приняла ледяной душ – все-таки это Лос-Анджелес, детка, тут и вечером гребаный зной. Не переставая улыбаться (мантра преподавателей: «ваша улыбка стоит ровно столько миллионов, сколько минут она играет на ваших устах»), я уселась в отведенное для меня кресло, и начался обычный около деловой треп: как долетели, как разместились, проблем с визой не было, понравился ли вам ЛА? К окончанию этого обсуждения (длился примерно минут пятнадцать) я была на взводе: я стеснялась попроситься в туалет, но ситуация была практически критическая – пот капал на ресницы.

В конце концов, когда очередная толстая капля скомкала на реснице грязно-снежный ком, я решила, что пописать – это вполне естественное желание любого человека, и стесняться стоит как раз того, что моя тушь недостаточно водостойкая. Все сидящие за столом (мистер Коннор, Дима, Брэдли и я), оживленно беседовали (кроме Димы, который молча слушал), никто не заметил (или сделал вид) моих мучений. Поэтому я в конце концов плюнула на амплуа девственницы, величественно встала из-за стола и грудным голосом сказала:

– Господа, прошу простить даму, я вынуждена вас оставить на пару минут.

Я не знаю, чего я ожидала от них, скорее всего, какой-то издевки, косого взгляда (мол, дома отлить не могла что ли), но ничего подобного. Мужчины меня поразили. Они уважительно кивнули, встали (включая Диму) и проводили меня взглядом. Надо же. Удаляясь, я виляла бедрами так, словно от ширины амплитуды зависел мой гонорар. В туалете первым делом я опустошила бак с бумажными полотенцами, подтирая пот на голове и лице; затем умылась и немного подсушила голову под сушкой для рук. Входящие в общий «вестибюль» туалета дамы не обращали на мои манипуляции никакого внимания, только мило улыбались и шмыгали в кабинки. Я зачесала волосы назад, стянула их резинкой, едва тронула помадой губы и вполне удовлетворенная своим внешним видом вернулась в зал.