Можно я побуду счастливой? - Мария Метлицкая

Прошло двенадцать лет. Мы по-прежнему вместе. И надеюсь, что об этом не пожалела не только я! Наташа стала мне сестрой, подругой. Матерью, ребенком. Правой и левой рукой. Моим ангелом-хранителем.

Мы все делаем вместе – растим детей (а теперь уже и внуков), создаем атмосферу нашего гостевого дома, принимаем гостей, придумываем новшества.

Я отвечаю за творческую составляющую, а Наташа – за хозяйственную. Она знает, как сэкономить, и, в отличие от меня, известной транжиры, строго следит за бюджетом.

Все у нас вместе, вся жизнь. И моя Наташа – огромный подарок, посланный богом. Ведь великое счастье доверять человеку – во всем. Без тени сомнений, без мгновенья недоверия. Порядочность ее, точность и четкость – качества непревзойденные, я очень их ценю.

Спасибо ей.

Жизнь наша в Меленках была прекрасной, но очень трудной, и потом, мы понимали, что детям надо давать образование. Стали думать, куда переехать – в Ярославль, Кострому, Иваново. Понимали: мы так привязались к этим местам, что где-то поблизости и останемся.

С удивлением узнали, что Иваново когда-то претендовал на звание столицы. Здесь всегда были хорошие школы, институты, училища. И мы переехали туда. Взяли с собой и Наташу – на тот момент уже члена нашей семьи.

Дети ходили в школу, мы все жили в одной квартире. Впрочем, нам не привыкать. Мы все время жили и живем большой семьей, у нас все время появляются новые знакомые – наши и детей. Мы любим людей, они нам не мешают и всегда интересны!

Дети, мой младший, Даниэль, и Наташины, Рома и Миша, учились. С соседями нам повезло – в нашем доме жили преподаватели, научная интеллигенция. Мы быстро со всеми нашли общий язык. И вот – накануне Нового года у меня возникли проблемы – нужно было срочно, без промедления лечь на операцию. Но как же все мои домочадцы? Как оставить их в этот праздник? А тут позвонили из детского дома и пригласили всю нашу семью на праздник. Значит, судьба, подумала я и отложила операцию.

Мы поехали в детский дом. Мне, признаться, было совсем не до веселья, мужу тоже. Но обмануть ожидание воспитанников мы не могли. Конечно, закупили подарки, в том числе замечательного игрушечного деда-мороза – улыбчатого и лукавого.

На празднике я обратила внимание на мальчика, исполняющего роль Деда. Мальчик так худ, что красный халат висит на нем, как на вешалке. На лице, «украшенном» бородой и усами, были видны только глаза. И я поняла, что того игрушечного и лукавого деда я отдам только ему. На чаепитии у заведующей я спросила про этого мальчика. Мой вопрос прозвучал слишком громко – я не обратила внимания на то, что меня слышат дети. И тут же пошел шепот: «Французы хотят взять нашего Женьку!»

Вечером дома я то и дело возвращалась к событиям минувшего дня и никак не могла успокоиться – Женины огромные глаза стоят передо мной. Какой Новый год, какая операция? Что делать? Что мне делать с этими мыслями? У нас еще ничего нет – квартира и та съемная, да и живет в ней огромное количество людей. Денег нам не хватает, впереди – операция и восстановительный период.

Но мысли о мальчике не отпускали меня, тревожили и мучили. Я металась как загнанный зверь.

На операционном столе, борясь с дурманом наркоза, я поняла, как сильно хочу жить!

Некуда поселить ребенка? Не хватит на жизнь? Будет шумно и тесно? Какая все это чушь, ерунда! Ерунда по сравнению с тем, что ты – жив!

И последняя мысль перед «провалом»: «Если выживу, то возьму этого мальчика!»

После операции Андре пришел ко мне в больницу, и я осторожно поделилась с ним своими мыслями. И знаете, что услышала в ответ?

– Лена! О чем ты? Да мы возьмем всех мальчиков и девочек, всех Дедов Морозов, только ты поправляйся скорее и возвращайся домой!

Сначала мы оформили патронат и стали забирать Женю на выходные.

И тут начались наши открытия – детдомовские дети совершенно не знают жизни! Яйца он знал только «твердые» – вареные. А что бывают еще и «жидкие», сырые, – нет. Поэтому Женя однажды решил пожонглировать свежими яйцами – разумеется, все перебил.

Еще наш Женя пришел в восторг от салата оливье – в тринадцать лет он попробовал его впервые. Дети в детском доме не представляют реалий – не знают, как сварить суп, купить продукты, распорядиться деньгами. Только семья постепенно вводит ребенка в жизнь, где все не так просто.

И Женя вошел в нашу семью. Потом были Ксюша, Гриша – все «раненые», с искалеченной психикой, странные и нелюдимые. Ксюша, например, потеряла глухонемых родителей в автокатастрофе. Остался один старший брат, но он сидел в тюрьме. Девочка была затравленным зверьком – никак не шла на контакт. Наголо обритая, она сидела в углу и не смотрела на нас.

Оттаивая, Ксюша начала рассказывать чудовищные истории – как брат издевался над ней, а глухонемая мама не могла услышать из соседней комнаты ее крики о помощи. Тогда Ксюша начинала топать ногами, чтобы мать услышала хотя бы вибрацию пола. Потом родители погибли, ее сдали в детский дом. Речь свою Ксюша пересыпала матом. Меня поражала ее жадность к еде, неопрятность, нежелание учиться, причесываться, одеваться. Бились мы долго. Ксюша никак не хотела нас слышать, внимать, поддаваться. Но – получилось! Ксю наша расцвела, и не было человека, кто бы ее не любил! Выросла прелестная девушка – наша принцесса Ксю-Ксю.

Потом мы узнали о Грише. Мать его была больна шизофренией, с работы ее уволили, а вот инвалидность не дали. На что они жили? Гришка был вечно голодный и перепуганный – не знал, чего ждать от больной и несчастной матери. Ночевал где придется – в старых заброшенных машинах, в лесу, в стогу сена и просто в подъездах.

Его стали оформлять в детский дом, но он твердил, что оттуда он убежит.

– Возьмите меня к себе! – просил он.

Сердце болело. Но нам просто некуда было его взять! Мы уже жили в Плесе и спали почти вповалку – дом небольшой, а нас очень много.

Гриша заходил к нам, чтобы взять книги – читать он обожал.

И вот однажды вижу, идет наш Гриша, мокрый-премокрый.

– Откуда?

– Да мы ходили через лес, за Волгу, в музей Шаляпина, – хлюпает носом замерзший пацан.

– Гриша! А музей-то закрыт!

– Ну и что? – отвечает он. – А мы в окошки глазели! Там, теть Лен, красота! – И начинает рассказывать мне про музей. А потом говорит, спокойненько так: – А из детдома я все равно убегу! Жить там не буду.

И я поняла, что нам надо брать этого мальчика.

Мать его была жива, и он очень хотел с ней общаться. Будучи еще в детдоме, до того, как я его забрала, он отпросился на Новый год домой. Мать его не пустила. Сказала: «Не время еще. Не до тебя». Гриша признался мне, что это был самый страшный день в его жизни.

Зато эта мамаша не забывала регулярно приходить ко мне за деньгами.