Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона - Жорж Сименон

Журналист встал перед окном и начал разглядывать деревья напротив, детей, покинувших бейсбольную площадку и теперь бегавших по траве.

Полицейские откроют стрельбу первыми. Дейв был убежден в этом. Журналист не пытался подстроить ему ловушку. Он, несомненно, знал о планах ФБР гораздо больше, чем мог сказать о них.

Дейв был охвачен таким сильным искушением, что у него закружилась голова. Он хотел не только помешать полицейским убить его сына. Без всяких веских доводов, только интуитивно он не верил в эту возможность. Это было в теории. Это казалось логичным, почти неизбежным. И все же он мог бы поклясться, что все произойдет иначе.

Немыслимо, что он не увидит Бена живым.

Собеседник Дейва по-прежнему стоял к нему спиной, словно не хотел оказывать на него давление. Дейв вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб и ладони. Прежде чем заговорить, он дважды открывал рот:

— Я сделаю это, — сказал он наконец.

Руки Дейва задрожали при мысли, что ему удастся установить своеобразный контакт с сыном.

Затем пришли другие. Ему показалось, что их было пятеро. Каждого из них сопровождал фотограф, а один даже привез жену, которая ждала мужа на улице, сидя в открытой машине. По тем или иным причинам приехало более пяти машин. На кузове некоторых из них было написано название газеты. Машины беспорядочно выстроились перед домом. Люди постоянно поднимались и спускались по лестнице. Дверь почти все время оставалась открытой. Один из фотографов, которому в его работе мешал дым, открыл окно. От ворвавшегося ветра заколыхались шторы, зашелестели страницы блокнотов. Во всех углах разговаривали, жестикулировали, курили.

Все они задавали примерно одни и те же вопросы. Дейв отвечал машинально. Он даже не пытался обдумывать свои ответы. Ему казалось, что все это больше не имело ни малейшего значения. Его колени дрожали от усталости, но он не собирался садиться. Он стоял посреди комнаты, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.

На улице группы людей медленно шли по тротуару напротив, по краю лужайки: пары, державшие друг друга за руки, семьи с детьми, которые бежали впереди или которых тащили за руку. Все они поднимали головы, пытаясь разглядеть что-нибудь в окне. Некоторые даже останавливались. Что касается мальчиков и девочек, обычно стоявших напротив, то они разбили свою штаб-квартиру вокруг машин прессы.

Дважды Дейв вдалеке видел полицейского, приходившего к нему утром, одного из двоих в форме, того, кто не уехал из деревни. Полицейский казался очень занятым.

Не отдавая себе отчета, Дейв курил сигарету за сигаретой, поскольку те, кто задавал вопросы, протягивали ему пачку. Никто больше не искал глазами пепельницу. Все бросали окурки на пол и давили их каблуком.

В шесть часов небо затянули тучи. Погода стала такой пасмурной, словно вот-вот должна была разразиться буря. Иногда резкий порыв ветра трепал листву деревьев, росших напротив.

В конце концов они ушли друг за другом. В тот или иной момент они появлялись у Хавкинсов, где, вероятно, царил такой же беспорядок. Некоторые из журналистов направились в «Олд Барн», чтобы продиктовать свою статью по телефону.

Когда Гэллоуэй решил, что наконец остался один, и собирался рухнуть в кресло, в дверь снова постучали. Он открыл и увидел мужчину, державшего в руках с виду очень тяжелый чемодан.

— Они все ушли? — удивился мужчина.

Он поставил чемодан и вытер лоб.

— Я представляю самую крупную радиосеть. Только что нам передали для нашего выпуска новостей ваше обращение к сыну. Мое начальство и я подумали, что оно произведет на него большее впечатление, если он услышит ваш голос.

Предмет, который Дейв принял за чемодан, оказался звукозаписывающим прибором. Представитель радиостанции поставил его на один из столов и стал искать розетку.

— Вы позволите на минуту закрыть окно?

Гэллоуэй изрядно помучился, составляя послание. Как и Рут пятнадцать с половиной лет назад, он разорвал несколько черновиков. Он был в квартире один с журналистом, похожим на профессора. Все то время, пока он писал, журналист скромно держался в стороне, не сделав ни единой подсказки.

Ни одна из придуманных фраз не создавала у него впечатления, что он входит в контакт с сыном.

«Твой отец просит тебя…»

Нет, это никуда не годилось. Он чувствовал, что хотел сказать, но ему не хватало слов. Поскольку они никогда не расставались, Бен и он, им никогда не выпадало случая писать друг другу, не считая записок, которые один из них оставлял на кухонном столе. «Я вернусь через час. Поешь, в холодильнике есть холодное мясо».

Как ему хотелось, чтобы это оказалось таким же простым!

«Умоляю тебя, Бен», — написал он.

Неважно, что другие будут смеяться над ним или не поймут. Он обращался только к своему сыну.

«Умоляю тебя, Бен, сдайся».

Он чуть не протянул журналисту листок бумаги, ничего не добавив, но удержался и написал:

«Я не сержусь на тебя».

И поставил подпись: «Дэд».

Представитель Ассошиэйтед Пресс прочитал, поднял глаза на Гэллоуэя, который пристально наблюдал за ним, готовый услышать критические замечания.

— Я могу сказать это?

Ему казалось, что его заставят убрать последнюю часть послания. Однако его собеседник чуть ли не торжественно сложил листок и убрал его в бумажник.

— Разумеется, можете!

Его голос, произносивший эти слова, звучал странно. Уходя, журналист пожал ему руку.

Теперь Дейв спрашивал представителя радиостанции:

— Вы хотите, чтобы я произнес то же самое?

— То же самое или, если у вас появилось желание, что-нибудь другое.

Он включил прибор, сделал пробу и начал говорить со скоростью профессионального диктора:

— Сейчас, дамы и господа, мы на минуту прервемся, чтобы передать послание, с которым мистер Гэллоуэй из своей квартиры в Эвертоне хочет обратиться по радио к сыну. Нам остается только пожелать, чтобы Бен, как и все вы, сейчас слышал нас.

Он протянул микрофон и сделал знак Гэллоуэю.

— Это дэд, Бен…

Именно в этот момент его глаза наполнились слезами. Микрофон как будто растворился в тумане. Он смутно видел жест своего собеседника, призывавшего его продолжать.

— Будет лучше, если ты сдашься… Да… Я думаю, что так будет лучше… Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось…

Голос ему изменил, и он сумел только закончить:

— Я не сержусь на тебя…

Репортер выключил прибор.

— Очень хорошо, замечательно. Хотите послушать?