Что мое, что твое - Наима Костер

— Меня только одно бесит: как же Шекспир ненавидит женщин, — сказала Ноэль. — По крайней мере женщин, которые занимаются сексом. Все шлюхи, кроме Изабеллы, а она вообще монашка.

Джи не знал, как реагировать на упоминание секса. Ему не хотелось ляпнуть что-нибудь не то и обидеть Ноэль или раскрыть слишком много. Когда он впервые прочел пьесу, он не мог понять, почему мистер Райли дал ему роль мужчины, который не может сдержать своих порывов и который переспал с женщиной, на которой обещал жениться, до того как исполнил обещание. Как будто мистер Райли знал, что с ним что-то не так. Джи понимал, что он не один этим занимался: тщетно искал бесплатное порно в интернете, мастурбировал, чтобы заснуть, фантазировал практически о любой женщине или девушке, которая на него хотя бы посмотрела или коснулась его в очереди в супермаркете. Но сложно было понять, насколько это нормально. Иногда он казался себе ненормальным, маньяком, как будто он умрет, если не найдет способа облегчиться и почувствовать себя лучше. А иногда это вообще не касалось его тела, он смотрел эти видео в плохом разрешении, только чтобы почувствовать себя кем-то другим: мужчиной, которого хотят, у которого есть власть.

— Прекрати, — сказала Ноэль, и он испугался, что она читает его мысли.

Она потянулась к его лицу, взяла его за щеки обеими руками.

— Ты скрипишь зубами, — сказала она и провела большим пальцем по его челюсти до мочки уха. Он вздрогнул. Может быть, Ноэль не заметила.

— Знаешь, у тебя моя же проблема, только наоборот — я говорю все, что думаю, а ты всегда выглядишь так, как будто столько думаешь, но ничего не говоришь.

— Думаешь, это проблема?

— Не совсем. Это скорее загадка. Но я рада — не всем повезло тебя узнать.

Джи пожал плечами.

— Не знаю. Никто не говорит всего, что думает.

Ноэль улыбнулась. Он поймал ее на собственной лжи.

— Не хочешь куда-нибудь сходить после репетиции? — сказала она и позвала его в «Кедр» — кафе с сэндвичами у подножия холма.

Джи не мог понять, чего она хочет, почему она выбрала его.

— Разве у тебя нет парня? Ты же с этим готом?

— И что? — спросила она.

— За мной бабушка приедет.

— Ничего. Мы ее тоже позовем.

Линетт отвезла их в «Кедр» на своем обшарпанном золотистом седане. Было ясно, дул легкий ветерок, и они сели за столик на улице. Они с Линетт скинули куртки и вцепились в газировку, пока Ноэль стояла в очереди за едой. Линетт ничего не говорила, но так смотрела на Джи, что ему становилось не по себе, как будто он делает что-нибудь нехорошее, а она рада быть его сообщницей.

— Перестань, Линетт, — сказал он наконец.

— Что перестань? Я ничего не делаю.

— Мы просто друзья.

— Ага.

— Раз ты тут, что это за свидание?

— Тут ты прав. — Она подмигнула. — Что же это за свидание?

Ноэль рассыпалась в благодарностях, когда Линетт оплатила еду. Она это так сделала, как будто ей это ничего не стоило, хотя Джи знал, что у нее много лет нет никакого дохода. Но Линетт казалась такой бодрой, такой живой, какой он не видел ее много лет, — она была рада выйти из дома, пусть Ноэль и заказала не то, что выбрала бы она: чили хот-доги, картофельные шарики, крылышки, жареную маринованную бамию.

— Знаете, я ведь держала пекарню совсем недалеко отсюда. Задолго до всяких «Кедров» и всех этих новых заведений. Она называлась «Суперфайн» — не слышала?

Ноэль покачала головой.

— Отец Джи работал у меня пекарем. Знаешь, он был очень талантливый. Как раз перед его смертью про нас должны были написать в газете. Его не успели сфотографировать для репортажа, но зато напечатали все, что он приготовил в свое последнее утро — булочки, печенья, дьявольский пирог. Или пончики? Я забыла.

— Пончики, — сказал Джи.

Что-что, а еду, которую Рэй ему готовил, он помнил: ростбиф с плавленым сыром и луком, овсяное печенье с горячим какао, суп из красных перцев, каша с бананом и горкой коричневого сахара в центре.

— Твой отец умер? — спросила Ноэль.

— Он и похож на него. Смотришь на Джи и видишь Рэя.

Брови Джи поползли наверх от удивления.

— Я серьезно, — сказала Линетт. — А ты не знал, что, когда любишь кого-то, это меняет мозг? Его форму. Значит, и лицо может поменять, почему нет.

— Меняет форму мозга? — Ноэль передернуло.

— Поэтому надо осторожнее выбирать, кого любить.

Джи почувствовал, как заливается краской; он стал кусать губу. Сначала Рэй, теперь разговоры про любовь. Он бросил на Линетт злобный взгляд.

Она, кажется, поняла, пробормотала что-то про корицу и встала, чтобы дать им поговорить вдвоем. Как только она ушла, Ноэль насела на него со своими соображениями.

— Не могу поверить, что у тебя умер папа. Ты кажешься таким нормальным.

— Спасибо.

— Я в том смысле, что с тобой произошла настоящая трагедия, а с тобой все в порядке. Ты такой спокойный. У меня в семье таких нет. Папа суперлузер, а мама еще хуже, потому что она всегда его прощает. Притом что вышла за другого. Честное слово, сплошная драма. И все жалкие слабаки.

— Ты не кажешься слабачкой.

— Это все моя черная одежда. — Ноэль подняла воротник плаща, и они рассмеялись. — У меня даже нет такого хорошего повода, как у тебя, а все равно все через одно место.

Джи нравилось, как она говорит о себе, так честно, неприкрыто. Он чувствовал то же — у него не было причины быть таким, учитывая все, что сделала Джейд, учитывая, кем она стала, сколько времени прошло и как мало он помнит.

— Может, я такой же, просто хорошо это скрываю.

— Значит, круто скрываешь, — сказала Ноэль.

Ее глаза казались золотыми в солнечном свете. Его вдруг что-то пронзило. Она не заметила.

— Знаешь, какое мое любимое место в пьесе?

— Нравится же тебе этот Шекспир.

— А тебе нет? Зачем ты тогда этим занимаешься?

Потому что ты меня попросила, хотелось ему ответить. Такая целеустремленная, прямолинейная, но Джи не казалось, что она его использует. Рядом с ней он чувствовал себя естественно, даже тогда, когда они стояли у автомата, она вбила цифры и дала ему шоколадку.

— Ладно, какое твое любимое место?

Ноэль описала ту сцену, которую мистер Райли вырезал, и Джи поразился — она прочитала все целиком. В пьесе была сцена, где пьяный узник Бернардин отказывается идти на казнь. Герцогу нужна его голова, чтобы провести Анджело. Но Бернардин просто отказывается. «Зря уговариваешь. Будь я проклят, если соглашусь сегодня помереть»[15]. И как ни странно, все его слушаются. Его оставляют сидеть в тюрьме, пьеса продолжается.