Тайна леди - Джо Беверли

Наконец миссис Уоддл зажгла сальную свечу, но она давала слишком мало света для шитья, а Петра слишком устала. Она подозревала, что женщина обычно ложится спать вместе с солнцем, поэтому попросила позволения пойти отдыхать. Петра поднялась в мансарду, где хозяйка заранее застелила одну из четырех узких кроватей. Она разделась и устроилась под цветастым одеялом.

Этого она просила у Робина, о, как давно это было, и вот сейчас это практически осуществилось. Она помолилась о том, чтобы его рана поскорее зажила, чтобы он почувствовал свой долг выполненным, продолжал вести прежний образ жизни.

Петра проснулась от крика петуха, вырвавшего ее из сна, в котором они с Робином искали друг друга на маскараде, где им постоянно мешали враги в масках. Петра знала, где он находится – в Стаутинге, под опекой своего друга «капитана Роуза». Но он будет беспокоиться.

Она вспомнила, как он был добр к Кокетке, хотя на самом деле не хотел собаку, и как искренне заботился о своих слугах у мамаши Гулар. Мужчин учат защищать женщин, и некоторые воспринимают это серьезно. Именно таким был Робин.

Петра села. Ничего не поделаешь. Она должна найти способ передать ему послание, чтобы заверить его, что с ней все в порядке. Она поднялась с постели, морщась от боли в мышцах, и оделась в новую одежду. Поверх рубашки Петра завязала льняную юбку, которая, вероятно, когда-то была коричневой, но со временем полиняла. Она добавила корсаж цвета ржавчины со шнуровкой спереди, радуясь, что этот скорее немного великоват и из него ничего не будет выпирать. Простые, до локтей рукава рубашки закрывали ее руки. Еще был чепец с оборкой, скрывающий ее лицо, и коричневая вязаная шаль.

Она спустилась вниз, и старуха радостно улыбнулась, увидев ее:

– Хорошо выспалась, дорогуша?

– Очень хорошо, спасибо. Вы так добры.

– Ничего подобного. Для меня это удовольствие. Садись и скушай яйцо.

На столе был только хлеб грубого помола и вода, но женщина сварила каждой по яйцу и поставила миску слив, которые росли у нее в саду.

– Ты уверена, что хочешь идти дальше, дорогуша? – спросила миссис Уоддл.

Петра улыбнулась ей:

– Я не могу остаться здесь. Ведь на самом деле я иду не в Лондон.

– А куда?

Из осторожности Петра назвала один из городов по пути. Кто-то из людей Робина может найти это место.

– В Гилдфорд. Это к юго-западу от Лондона.

– Никогда не слышала о нем, – сказала старая женщина, – но Тэд Хайт из «Трех петухов» наверняка слышал.

Петухи. Робин. Предзнаменование? Кокетка. Кок-Робин. «Золотой петух». «Три петуха».

– Я бы хотела послать письмо, но понятия не имею, как это делается в Англии. – Сможет ли она скрыть место, откуда оно отправлено?

– Письмо, – повторила миссис Уоддл так, будто Петра сказала: «Я бы хотела поймать единорога». – У Парсона должны быть перо и бумага, и у сквайра, и, вероятно, у миссис Кершо, которая живет около церкви, но…

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – быстро проговорила Петра. – Мне бы не хотелось посылать его отсюда.

– У Тэда должны быть бумага и чернила. Приходится много писать и считать, когда держишь таверну. Мы сходим туда после того, как поедим.

Но когда они пришли в деревню, Петра поняла, что это было неразумно. Любой преследователь, пришедший сюда, узнает все об иностранке – гостье миссис Уоддл. Все радостно приветствовали их. Часто это было «Элли», дважды «ма» и один раз «бабуля». И все спрашивали: «Кто это с вами?»

И каждому миссис Уоддл отвечала:

– Очень милая молодая леди из-за границы. Я помогаю ей в пути.

«Три петуха» были всего лишь коттеджем, в котором все дела велись в передней комнате, со знаком гостиницы, грубо нарисованном на фасаде. Они вошли через черный ход, и миссис Уоддл крикнула: «Доброе утро!» – входя через открытую дверь.

После удивленных, но радушных приветствий была рассказана история Петры.

– Бог мой! – воскликнула коренастая и розовощекая миссис Хайт. – Я принесу бумагу и письменные принадлежности, хотя одному Богу известно, когда ими в последний раз пользовались.

– Значит, Гилдфорд? – сказал Тэд Хайт. – Посидите немного, тетушка. И вы, мэм.

Петра села.

– У вас вся деревня – родственники?

Женщина усмехнулась:

– Не совсем, дорогуша. Тэд – сын моей кузины Мегси, но в общем-то тоже родственник.

Миссис Хайт вернулась с двумя листами бумаги, несколькими перьями и маленьким горшочком.

– Чернила высохли, – сказала она, – но можно добавить немного воды.

Петра все осмотрела, попросила острый нож и очинила перо. Когда чернила были готовы, она обмакнула в них перо и задумалась, прежде чем спросить:

– Какой сегодня день и какое число?

Как странно этого не знать.

– Сегодня пятница, мэм. Двадцатое июля.

«Моему замечательному защитнику.

Знаю, что вы, должно быть, волнуетесь, и это плохое вознаграждение за вашу доброту. Но пожалуйста, знайте, что у меня все хорошо, я у друзей. Надеюсь, что и у вас все в порядке».

Она знала, о чем нужно написать обязательно.

«Я сдержу свое слово. Если попаду в затруднительное положение, непременно обращусь к вам за помощью. Если же не получите от меня весточки, знайте, что ничего плохого со мной не случилось. Прощайте, друг мой. Вам будет легче танцевать по жизни без камушка в туфле».

– Вот, смотрите, – с гордостью воскликнула миссис Уоддл, – ну разве это не красиво?

Складывая письмо, Петра решила, что однажды пришлет этой доброй женщине образец прекрасной каллиграфии, написанный на плотной гладкой бумаге.

Мистер Хайт принес немного сургуча и свечу. Осторожно накапал сургуч на письмо, и Петра запечатала его. Для прочности Петра прижала его еще раз пальцем, вспомнив о печатке Робина. Однако это было доказательством лжи – что он каким-то образом солгал ей о своей личности.

Она перевернула письмо, еще раз обмакнула перо в чернила и написала:

«Робину Бончерчу, эсквайру, через капитана Роуза. Гостиница «Черный лебедь»; Стаутинг, Кент».

Она встала и поблагодарила их.

– Я найду способ отправить его где-нибудь дальше по дороге.

Мистер Хайт о чем-то думал.

– Вам нужно в Мейдстоун, он на Гилдфордской дороге. Это хорошая дорога, и совсем недалеко, к северу отсюда.

– Там ездят дилижансы? Сколько может стоить место в дилижансе? – Петра была уверена, что не сможет идти пешком еще целый день.