Что гложет Гилберта Грейпа? - Питер Хеджес

— Тише, тише, ребятки.

На мгновение притихли.

— Личность такого калибра, как Лэнс, подвергается сильным стрессам. У него масса обязанностей.

— Где он? Где он!

— ЛЭНС ЗАСЛУЖИВАЕТ УВАЖЕНИЯ!

— Спорим, он в подсобке, — догадывается какой-то хилятик.

— Ну допустим, но вы должны уважать…

Дети бросаются в мою сторону. Но, завидев меня, останавливаются. Голодные, истекающие слюной, они — волки, а Лэнс — загнанный олень. Чувствуя, что беды не миновать, освобождаю им дорогу, и они проносятся мимо. Мистер Лэмсон вскидывает руки.

— А куда было деваться? — спрашиваю.

— Деваться некуда.

Только я подумал, что Лэнс окажется легкой добычей, как вдруг слышу — кто-то ломится изнутри во входную дверь. Это наш всклокоченный кумир. Едва дыша, со всей дури пинает дверь и кричит:

— Вывези меня!

Мистер Лэмсон жестом отправляет меня на выручку Лэнсу. Хватаю ключи и, как есть, в фартуке, пулей проношусь метров десять до пикапа. Лэнс уже залег на дно кузова, а из двери черного хода вырывается стая волчат. Лэнс не шевелится, и я без суеты трогаюсь с места.

Проехав несколько кварталов и убедившись в отсутствии детей на хвосте, я опускаю окно и кричу:

— Путь свободен!

Лэнс перебрался на переднее сиденье; мы колесим по округе.

— Спасибо. Уф, спасибо тебе.

— Нет проблем, — говорю я.

Лэнс пыхтит, как на последнем издыхании:

— Какое тут пекло. Проклятая жара.

— Да уж.

— Фух.

У него над верхней губой проступили капельки пота. Точь-в-точь как на переменках в начальной школе.

— Куда тебя отвезти?

Он задумывается. И вдруг впадает в уныние.

— Хм. Дьявольщина.

— Высадить тебя у дома?

— Нет. НЕТ!

— Ладно.

— Маман устроила обед в честь моего приезда и позвала всю прекрасную половину города. Это было выше моих сил. Пришлось уносить ноги. Богом клянусь, она пригласила все женское население Эндоры.

Ни одна представительница семейства Грейп, вертится у меня на языке, приглашения не получила. Впрочем, так повелось, что все значимые общественные мероприятия обходятся без Грейпов — их попросту не включают в списки гостей.

— Ты не торопишься, Гилберт?

— Как сказать… На работе ждут…

— Давай я угощу тебе бургером. Как ты на это смотришь?

Лэнс Додж, самый именитый уроженец здешних мест, хочет купить гамбургер не кому-нибудь, а мне, Гилберту Грейпу. Наверное, не будь я нормальным мужиком, ущипнул бы себя, полагая, что сплю.

К нам подходит Беверли — та, что с блямбой, и я прошу посадить нас в уголке, чтобы Лэнс мог хоть как-то отгородиться от посторонних глаз.

— А может, лучше здесь? — Лэнс указывает на центральный столик, который просматривается со всех сторон.

— На всеобщее обозрение. — Я снимаю фартук и кладу его на колени.

— Ну что ж. Такова, знаешь ли, участь…

— Знаменитостей?

— Телевизионщиков.

Лэнс сидит лицом к окну и больше интересуется случайными прохожими, чем моей скромной персоной. Пока одна его часть стремится убежать от внимания ненасытной толпы, другая — причем бо́льшая — обязана почитать такое внимание за счастье, которое не вечно. Лэнс просит меню и два стакана воды — оба для себя — с тремя кубиками льда в каждом. Принимая заказ, Беверли невольно прикрывает вишнево-красное родимое пятно левой рукой. Должно быть, понимает, что Лэнсу ни к чему видеть такое клеймо.

У нее за спиной выглядывает из кухни Эрл Рэмп в поварском колпаке и кивает, не веря своим глазам.

Мы делаем заказ. Я выбираю обыкновенный чизбургер, картофель фри и кока-колу. Лэнс просит клубничный молочный коктейль, густой, без взбитых сливок, но с вишенкой на кромке стакана.

Не прошло и пяти минут, а молочный коктейль уже стоит на столе. Мою же котлету с картошкой жарят целую вечность. Лэнс в два неспешных глотка приканчивает коктейль, а когда приносят мою еду, вытягивает самый длинный ломтик картофеля фри, макает его в кетчуп, который я только что выдавил из пакетика, и говорит:

— Только один. — И кусает. — Ты не против?

— Нет.

Надо бы поблагодарить Лэнса за то, что он вручил Арни приз будущего президента. Но я стараюсь не рассыпаться в благодарностях. Может, если не лебезить, в нем проснется уважение. Поэтому я просто жую. И пока я жую, главная знаменитость наших мест сидит напротив и зарится на мою еду.

— Ты прикипел к Эндоре, верно?

Пожимаю плечами.

— Судя по всему, да, раз ты все еще здесь. Каждый день, что я впахивал в Де-Мойне… ты, Гилберт, торчал здесь. За семь лет, прошедших с окончания школы, я немало сделал и повидал. А все твои достижения — Эндора. Забавно… как две жизни могут пойти столь разными путями.

— Забавно, — повторяю я.

Лэнс умолкает, берет жареную картошку, макает ее в кетчуп, зажимает, как сигарету, между пальцами, а потом отправляет в рот.

— Если бы все люди думали одинаково, никто тогда не играл бы на скачках[10]. И Америка не стала бы великой страной. Где еще два парня из одного городка могли бы пойти столь разными путями? Ох уж этот мир.

— И не говори.

Лэнс делает паузу. Отправляет в рот ломтик за ломтиком и не упускает случая откусить от моего бургера. Я придвигаю к нему свою тарелку. Наверное, так и распознается знаменитость. Это тот, кто не стесняется уминать чужую жратву.

Рядом с ним меня не покидает странное чувство, будто за мной кто-то следит. До моего слуха долетает гул людских голосов, я оборачиваюсь и вижу столпившуюся за окном группку горожан. Они переговариваются между собой, но по их косым взглядам в нашу сторону ясно, что они следят за Лэнсом и каждым его укусом.

Встаю опустить жалюзи.

— Ты чего, Гилберт?

— Тебе солнце глаза не слепит? — спрашиваю я.

— Нисколько! — выговаривает Лэнс с полным ртом моей еды.

— А я решил прикрыть…

— Господи, нет. Не надо!

— Ну ладно.

Сажусь обратно, а он жрет и жрет. Беверли, одной рукой загораживая шею, приносит ему дополнительную порцию жареной картошки.

— За счет заведения, — говорит она.

Лэнс уже готов выдавить из пакетика дополнительный кетчуп, и тут я говорю: