Беллона - Анатолий Брусникин

Не успел я еще разыскать Белова, тоже нашего, фрегатского, как земля покачнулась, воздух толкнул меня, словно за что-то осерчав. Еще это было похоже на небывалой силы шквал, который налетел и сдул с «Беллоны» дымовую завесу.

Произошло это совершенно бесшумно.

Будто по волшебству открылся вид на поле и на Лысую Гору.

Только горы никакой не было. Вместо нее, совершенно беззвучно, быстро рос кверху невиданный черно-коричневый куст. Он поднялся высоко-высоко, саженей на сто иль еще выше, а потом начал пушиться, расширяться, из него посыпалась всякая труха.

Я сглотнул, и слух ко мне вернулся.

— Ура-а-а-а!!! Ура-а-а!!! — кричали вокруг, в воздух летели бескозырки и фуражки.

А капитан Иноземцов, которого было отлично видно на слегка покосившейся, но целой «мачте», прогудел в рупор:

— Молодцом, «Беллона»! Виват!

Большие обломки до нашего бастиона не долетели — все-таки неближняя дистанция, полверсты. Но еще долго, несколько минут, на нас сыпался мелкий мусор: древесная щепа, комочки земли и прочее.

Прямо под ноги мне упал блестящий квадратик. Я поднял.

Это был нарисованный глаз. Я узнал его — как было не узнать… А еще я увидел несколько черепков с узорами — мелкие осколки старинных ваз, которые Аслан-Гирей назвал «амфорами».

Секунду или две я молчал, а потом снова, вместе со всеми, стал кричать «ура!».

Удивительная, в сущности, вещь. Погибла — взлетела на воздух и рассыпалась прахом — моя мечта, вся моя будущность. А я не жалел. И повторись всё снова, ничего бы не изменил.

Пушки грохотали и справа, за Рудольфовой горой, и слева, со стороны Куликова поля; где-то далеко за нашей спиной тяжко бухали крупнокалиберные крепостные орудия, ведя бой с вражеским флотом, а у нас и наших соседей было тихо.

Умолкло не только двухъярусное французское укрепление, которого больше не существовало. Словно испугавшись, заткнулись и две примыкавшие батареи. Над Лысой горой, весь контур которой переменился — она стала ниже и шире — клубилось серое облако.

Досталось, конечно, и «Беллоне». Спустившийся с командного пункта Иноземцов быстро шел вдоль вала, сопровождаемый офицерами, и на ходу отдавал указания. На всякий случай я не стал попадаться капитану на глаза, пристроился в самом хвосте.

Платон Платонович говорил:

— Взамен разбитых орудий прикатить запасные. Бруствер выровнять, амбразуры восстановить по всему профилю. Расчеты, кто уцелел, — в тыл, на отдых. Пусть выдадут двойную чарку. Все герои, всех поблагодарю позже. Господам офицерам, конечно, придется остаться и расположить по местам резерв. Не теряя ни минуты, да-с.

— Куда спешить? — спросил штурман. — Бой окончен полной викторией.

— Как бы не так, Никодим Иванович. Вы думаете, отчего у него две соседние батареи умолкли? Переводят пушки на «Беллону». Самый тяжкий бой еще впереди, а сейчас только передышка-с. Полчасика, не более. Потом возьмут в кинжальный, с двух сторон. Так ведь и мы с вами на ихнем месте желали бы поквитаться за товарищей, не правда ль?

Раз такое дело, соваться капитану на глаза точно не стоило. Прогонит. А теперь уходить с бастиона мне было обидно. Ведь виктория была моя. Дважды моя, даже трижды.

Кто доставил схему с координатами порохового погреба?

Кто сообразил стрелять вразнобой?

А главное — кто пожертвовал ради победы самым дорогим свои сокровищем?

Нет уж, Платон Платонович, никуда я отсюда не уйду.

Полчасика — это капитан французам много дал. Пятнадцати минут, я думаю, не прошло, едва-едва новая смена у нас заступила, как ударили по нам залпами и справа, и слева.

— По места-а-ам! — тонко закричал Иноземцов — и офицеры кинулись врассыпную, каждый на свой пост.

Я вертел головой, вглядываясь в еще не затянутое дымом пространство. Снаряды летели на нас гуще прежнего — клином, наискось, с двух сторон. В воздухе рассыпались искры, будто кто-то ударил кресалом. Я догадался: это под острым углом сшиблись два ядра.

При артиллерийском обстреле самое безопасное место — сразу под бруствером. Туда я и несся. Едва прижался к земляному боку, как на нас посыпались гостинцы. Большинство с недолетом или перелетом — не приладились еще наши новые противники с прицелом, но и точных хватило.

Вышка, на которой давеча сидел капитан и к которой он снова шел неспешной походкой, переломилась пополам — один из столбов вдребезги расщепило выстрелом.

Джанко догнал Платона Платоновича, показал на крайнюю левую из трех оставшихся «мачт», но капитан отмахнулся от него и полез на ближайшую, которая находилась в самом центре позиции.

Еще во время передышки — я слышал — Иноземцов велел нашей первой батарее вести огонь по неприятелям слева, третьей — по неприятелям справа, а второй батарее ждать его приказаний. Поэтому наши фланги уже открыли стрельбу и окутались дымом, а в середине пушки еще молчали. Лейтенант Кисельников нетерпеливо глядел на Платона Платоновича, а тот посмотрел в бинокль, сел на стул, подумал и только потом поднял рупор.

— Вторая батарея, по Рудольфовой горе! Василий Матвеевич, наводку берите сами. Я после скорректирую. Огонь по готовности.

Кивнув, лейтенант побежал от орудия к орудию, нагибаясь над прицелами и объясняя что-то наводчикам. Сразу после этого пушка выплевывала язык пламени и откатывалась, заволакиваясь дымом.

Через минуту или две весь бруствер, а за ним и внутренняя часть бастиона снова утонули в густом тумане, над которым раздавалось:

— Вторая, два градуса левее!

— Третья, пункт выше!

— Первая, не долетаете! Прибавить четыре пункта!

Никто не гнал меня в тыл. Пороховая пелена укрывала меня со всех сторон. И хоть делать пока было нечего, я знал, чего дожидаюсь. Скоро где-нибудь крикнут: «Вестовой, смену на такой-то номер!» Потому что французы сейчас пристреляются и начнут выбивать людей из расчетов. Тогда-то Герасим Илюхин и пригодится.

Так страшно, как в начале бомбардировки, мне не было, но всё же из относительно безопасного места под бруствером я перебрался к центральной «мачте». Ближе к Платону Платоновичу — оно лучше.

Правда, Джанко сейчас вел себя беспокойно, не как прежде. Он не сидел под вышкой, а тревожно топтался на месте, будто пританцовывал, и всё глядел вверх. Я стоял у него прямо за спиной, но он меня не замечал.

Один индейский бог ведает, как Джанко чуял подобные вещи, а только зря капитан не послушался краснокожего. Что-то громко хрустнуло, потом заскрипело, качнулась тень. «Мачта» начала медленно заваливаться. Должно быть, снова ядро угодило в опору — не прямым попаданием, а вскользь, но хватило и этого.

С треском и грохотом помост рухнул на землю.