Полет Ворона - Дмитрий Вересов

— Не уходи… — прошептал он.

— Это ты мне? — не оборачиваясь, спросила Таня. — Так куда же я уйду?

И все же она уходила…

Лично для Тани эта не лишенная интереса поездка к знахарке прояснила только одно — что с Нютой, что без нее, но Павел безвозвратно потерян. Тане было пусто и скучно. Конечно, можно было, прервав академический отпуск, вернуться в университет, но при одной мысли об этом с души воротило.

Она давно не вздрагивала, прислушиваясь к шагам в подъезде, ожидая мужа. Батальные сцены супружеской жизни совсем не возбуждали. Боль невысказанного, непонятого прошла, и не было никакого желания врезать ему покрепче в больное место. Какое-то время она сдерживала себя, чтобы не наговорить лишнего, теперь же неважно стало, уязвит его колкий язычок или нет. Таня не торопилась резать и без того слишком тонкую нить их отношений, но и уходить от скользких разговоров с Павлом не пыталась. Ежедневно вспыхивали между ними перепалки и так же быстро угасали: Таня подсознательно ставила многоточие, Павел лавировал, стараясь удержать ее. Она уходила. Это было заметно даже в застольной беседе или во время редких теперь ласк. Вдруг она застывала с отрешенным лицом, и взгляд ее тонул в неведомой Павлу вселенной. Тогда она отвечала невпопад, а ему казалось, что он разговаривает со стенкой.

В конце концов он сам предложил ей развеяться, отвлечься от дома, рутины. Если что-то и сохранилось в ее чувствах к нему, авось окрепнет на расстоянии.

От Павла не ускользнуло, что после этого Таня оживилась. Да она и не скрывала, что ей только того и надо было. И двух дней не прошло, как она успела согласовать с неведомыми ему друзьями место отдыха в нескольких километрах от Судака. Говорила об этом взахлеб, не чая увидеть закрытый дельфинарий при военном ведомстве и заказник с реликтовыми растениями. Отодвинуть от себя мысль о ее скором отъезде Павлу не пришлось. Вернувшись вечером из душного института, он еще за дверью услышал, как щебечет жена с кем-то по телефону, сообщая номер и время рейса. Словно смазанный маслом блин, она светилась улыбкой, потряхивая билетом перед его носом, и Павел взорвался:

— Ты вообще о ком-нибудь, кроме себя, думаешь? Таня насупилась, взгляд стал жестким, под жались губы. Она приготовилась к обороне, но Павла уже понесло. Он говорил, а голос внутри кричал: «Остановись!»

— Тебе безразличны все! Я, Нюта, собственная мать! Все! Тебе нужно, чтобы тебя обожали!

— Да… — тихо и невозмутимо вставила Таня. — Поэтому и не желаю тебя с кем-то еще делить.

Павел остолбенел, поняв, что речь идет о дочери.

— Но ведь Нюточка… — виновато промямлил он.

— Именно она.

Таня пошла на кухню, и он поплелся следом. Встав над столом, уперев руки, Таня не глядя, не поворачиваясь, медленно и спокойно выговорила:

— Всему свое время, Большой Брат. Пора бы тебе решить, с кем ты. Уж будь добр, сделай выбор в мое отсутствие.

И с непонятной ему практичностью она проговорила все варианты, не забыв об имуществе и квартире, не упустив ни единой мелочи. Как это не вязалось с той Таней, которую он знал! Или не знал?

Рано утром к подъезду подкатило вызванное такси. Павел не вышел, не помог ей поднять баул. Всю ночь он просидел в ступоре, не в силах думать о прошлом или будущем.

Разбитое корыто — вот и все, что он может предложить сейчас Нюточке. Вот она, Танина наука: полный абзац. Край и конец…

IV

Таня совершенно не понимала тех домашних клушек-толстушек, которые отправляются на моря чуть ли не с собственной плитой. Сама она ездила всегда налегке — были бы деньги и смена белья. Только так и можно получить удовольствие от отдыха, от дороги.

Гудел скоростной троллейбус, захватывало дух от взгляда в пропасть по правой обочине. Мохнатые горы, как кавказские мужчины, подпирали яркую и тучную небесную твердь. В пейзаже недоставало лишь мужика в бурке с посохом и бегущей вниз отарой. Пол был заплеван семечками, пассажиры весело переговаривались в предвкушении солнца, пляжа, волн. Возвращаясь мыслями в Питер, Таня старалась отогнать тревогу. В общем-то все, что она сказала Павлу, правильно. Действительно, пускай судится, уж коли захочет — разменивается. Но это не в духе Павла. Не станет он заморачиваться с разводом, с тяжбами по имуществу. Вряд ли и с ней останется. Будет по гроб тянуть ношу ответственности, соплями дочкиными умываться и радоваться.

Таня тряхнула рыжей гривой, отгоняя всякое чувство досады, вины и обиды. Только тогда и заметила мальчишку лет девяти, залезшего с ногами на сиденье и протягивающего ей наполовину вылущенный подсолнух. Белобрысый Юрасик из Минска, похоже, тот еще черт.

— А куда намылился ехать? — продолжила более тесное с ним знакомство Таня.

— Да не я. Вон старые, — махнул он почерневшей от семечек рукой на родителей лет тридцати. — В Новый Свет…

— Ну? — удивилась Таня. — Я тоже.

— Намылилась? — переспросил малец. Таня развеселилась. Хоть там и есть уже компания, но и эта не повредит.

Впервые поехав полным «дикарем», Таня пожалела об этом лишь самым краешком мысли, когда, уже на такси, промчалась мимо дома отдыха для космонавтов. Но белый домик с шумной толпой под виноградником оказался ничем не хуже. Чистая комната, увитая зеленью веранда над ротондой и с видом на море, блок хороших сигарет — чего еще желать? Тем более что ни одного из встретивших ее здесь она не знала. Подружка, устроившая все эти радости, плавала где-то в камнях Черепашьей бухты.

— Кайф! — выдохнула Таня.

Новые знакомые показались Тане открытыми, если не сказать распахнутыми, и очень симпатичными ребятами: физики и лирики, но кто есть кто — разобраться было сложно. Дружеский треп между ними часто переходил в споры, но никто и не пытался умничать, давить интеллектом. Все были на равных, главное — вовремя отбрехаться, так как ни одному палец в рот не клади.

Молодые женатики из Алма-Аты, физики из Дубны с подругами, юный психиатр из Минска, биолог из Пущино — ни родины, ни национальности, ни вероисповедания не разобрать. Евреи с татарскими вливаниями, русские с кавказскими заморочками — полная разношерстность. Объединяла всех любовь к наукам: многие учились в аспирантуре, пожалуй за исключением газетчика Жени, самой Тани и ее приятельницы Лены, известной в питерских гостиницах под псевдонимом Хопа. Все знали это имечко, несмотря на то что она не афишировала свой промысел и отдыхала от трудов праведных. Здесь не было ханжества, все принималось как есть. Таня не поймала ни единого косого взгляда, даже когда купалась голяком на скалах за гротом Шаляпина. Какие уж тут косые взгляды, если даже Юрасик собирал крабов с голозадой девицей, по возрасту годящейся в матери. Сюда бы Павла, застегнутого на все пуговицы. Таня чуть не захохотала от этой мысли, представив мужа, зажатого обнаженными бюстами. Неизвестно, у кого был бы более ошалелый вид: у него или у этих ребят в его присутствии… Нет, конечно, это в ней боль говорит: Павел — такой же, как эти ребята, тоже способен на отдыхе отрываться на полную катушку. Просто старались оба — что муж, что она — быть друг перед другом лучше, чем есть, копили подспудно досаду… А тут — тут каникулы. Отдых от несвободы и лицемерия…