Восставшая Луна - Йен Макдональд

Э вводит коды, настраивает протоколы и позволяет чужеродной архитектуре квантовой операционной системы взаимодействовать со своим фамильяром. Вздыхает. Сегодня Три Августейших Мудреца будут развлекать своего собеседника-человека, как боги в антураже, воспроизводящем тики-бар [28] в Сан-Франциско 1950-х. Играют укулеле, летают пластиковые попугаи, гремит гром. Три Августейших ждут.

Судорога, внезапная боль, дисгармония, эхо.

В симуляцию проник кто-то еще.

Робсон Корта сияет. Каждый квадратный сантиметр его кожи излучает энергию. Он ощущает свой запах: сладковатый, солоноватый, слегка отдающий паленым. «У тебя низкий уровень витамина D», – сказал Джокер и забронировал ему световую ванну в бане. Робсон верит в витамины так же, как в математику – нечто абстрактное, невидимое, но полезное. Но он точно знает, что, простояв тридцать минут голым в солнечной камере, чувствует себя наэлектризованным. Сияющим.

Прыжок к верхней части дверной рамы, немедленный кувырок назад и поворот, чтобы схватиться за ферму, – и, раскачавшись, он оказывается в надстройке Теофила. Бежит быстро, пригибаясь, перекатывается под опорными балками, скользит под коробами, в которых спрятаны провода под напряжением, прыгает через зазоры и целые перекрестки, пролетает над головами теофильцев. Он мог бы делать это бесконечно.

Наверное, так Вагнер чувствует себя, когда заряжается светом полной Земли и превращается в волка. Всё и вся кажется ему ярким – и нет такой вещи, до которой он не сумел бы дотянуться и постичь ее. Единство тела и разума, превосходящее сознание и волю. Все есть поток. Захватывающее и пугающее чувство.

Я что же, превращаюсь в волка?

«У меня недостаточно информации, чтобы поставить диагноз, – говорит Джокер. Робсон и не заметил, что мысль проникла в субвокальный диапазон. – Однако нам следует еще раз поговорить о половом созревании».

– Джокер! – шипит Робсон. Фамильярам неведом стыд.

Как жаль, что Вагнер еще не вернулся. Робсон беспокоится, как бы с ним чего ни случилось в пыли. Побыстрее домой, Лобинью. Он обещал в те разы, когда выходил в сеть, что вернется до того, как Анелиза отправится в концертный тур. Но Луна есть Луна, и она знает тысячу способов сделать тебе подлость. Робсон по-прежнему относится к Анелизе настороженно – она снимает комнату в другой квартире, по ее словам, чтобы практиковаться в игре на сетаре [29], а он подозревает, что ей хочется быть подальше от него. Может, она согласилась отправиться в тур, чтобы оказаться подальше от него. Но сидеть дома в одиночестве ему неуютно. Он уже бывал один, когда Вагнер работал на стекле. Когда он сбежал в город повыше, чем Байрру-Алту, где обитали только машины и ветер. Он боялся каждую секунду: им овладели страх, одиночество, холод и голод, но сама мысль о том, чтобы спуститься на оживленные улицы, ужасала еще сильнее.

Вагнер пришел, чтобы вернуть его домой. Вагнер, который боится высоты. Он одолел половину видимой стороны, невзирая на вторжение и космическую бомбардировку, войну ботов и осаду. Он вернется.

Из своего укрытия на верхотуре Робсон наблюдает, как его товарищи по коллоквиуму собираются на арене и спорят, куда пойти поесть. Нет никаких шансов, что кто-то предложит «Эль гато», но он все равно ждет, пока они определятся и уйдут. Робсон вспоминает, как незаметно следил за Вагнером на встрече волков в Меридиане. Он не понимал беззвучного языка, на котором Вагнер общался с тем волком из стаи Меридиана. Теперь понимает.

Может, Джокер и прав. Он уже несколько раз просыпался рано утром, мокрый от пота, с затвердевшим членом. И его яйца темнеют, а одно из них опустилось ниже.

Робсон вздрагивает, озябнув от смущения.

Через минуту он возле «Эль гато», где спрыгивает со служебной надстройки и приземляется перед дверью.

Цзяньюй за кухонной стойкой кланяется и аплодирует.

– Чего? – спрашивает Робсон Корта.

Посетители за столиками и выпивохи, выстроившиеся вдоль изогнутого бара, тоже принимаются ему аплодировать.

– Я же вам говорил, знакомая физиономия! – кричит юноша, один из новых завсегдатаев, в свободной рубашке с короткими рукавами и сдвинутой на затылок шляпе-хомбурге.

– Тебе было больно? – спрашивает Риггер Джейн, из старых знакомых, со своего обычного места в углу бара. И внезапно на Робсона обрушивается дюжина вопросов.

– Ч-ч-чего? Да что это с вами? – спрашивает мальчик, уже начиная понимать, что произошло.

– Ты тот пацан, который упал с крыши Царицы Южной, – заявляет Цзяньюй.

– Знакомая физиономия! – опять кричит хомбург. – Я ее по соцсетям запомнил. Ты же тот самый Корта, верно?

В «Эль гато энкантадо» становится тихо. Затем Робсон видит Хайдера в нише: ноги его друга по-прежнему не касаются пола, но на этот раз он ими не болтает, вообще не шевелится. Его лицо – цвета священного пепла. Робсон бросается к нему.

– Что ты наделал? Что ты рассказал?

– Ну, такая была история, я не смог удержаться.

– Не здесь. – Робсон тащит Хайдера в уборную и там набрасывается на него. – Что ты наделал?!

– Прости, я не устоял. Тот парень в шляпе сказал – ходят слухи, что мальчик, упавший с неба, живет в Теофиле, и Цзяньюй такой – ничего не знаю, вот я и не устоял. Я рассказал им всю историю. Это отличная история, Робсон. Ты не умеешь рассказывать ее правильно. Это было здорово. Все слушали, затаив дыхание.

– Лучше бы ты этого не делал.

– Но ведь все будет в порядке, правда?

– Я не знаю, – говорит Робсон. – Парень в шляпе? Кто он такой? Ему можно доверять? А если он кому-то еще расскажет? Если про меня узнают? И нам придется уехать?

– Разве такое может случиться?

– Не знаю. Куда мы пойдем? Где найдем безопасное место?

Гнев Робсона угасает, превращаясь в тлеющие угольки. Хайдера обуревают чувство вины, стыд и ужас оттого, что его минута славы и зачарованные его словами зрители подвергли Робсона опасности, испепелили их дружбу.

– Мне очень жаль, – говорит Хайдер.

– Что сказано, то сказано, – отвечает Робсон. – Мне придется все объяснить Анелизе. И Вагнеру.

А еще – озираться по сторонам, оборачиваться, поглядывать во все углы, и все равно ему больше никогда не будет так уютно в коридорах Теофила. Это утешительное чувство всегда было ложью. Иллюзией, представлением. Если ты Корта – навеки в опасности. Лишь одно убежище можно соорудить на Луне: из трупов тех, кого любишь.

Лицо Хайдера дергается.