Я прошел две войны! - Владимир Першанин

– Чего ж они без разбора людей хватают? – возмущался Петр Кузовлев.

– Сам виноват. Надо было снарядами разжиться и не гнать машины в тыл. Хоть как-то стрелять мы могли, да еще пулеметов штук шесть имелось.

Позже к нашей тройке присоединился молодой боец Оськин Зиновий. В камеру он угодил по глупости. Какой-то сержант взял его в самоволку, обещая, что там они хорошо выпьют, найдут женщин. Зиновий отказать сержанту не посмел, но обернулось все трагично.

Самогона они достали (выменяли на краденое мыло и белье), но когда стали приставать к женщинам, те подняли шум. Не слишком удачное время выбрали самовольщики – шло Сталинградское сражение, везде было много патрулей. Пьяный сержант открыл огонь из пистолета по ногам патрульных и был застрелен на месте. Зиновия Оськина избили и арестовали.

– Что теперь будет? – без конца повторял он. – Дурак я, дурак!

– Трибунал и шлепнут в назидание другим, – отвечал связист Кузовлев.

– Я следователю покаялся, просил дать возможность искупить вину.

– Кому ты на хрен нужен! Военного опыта нет, только воровать научился.

Меня несколько раз вызывали на допрос, уточняли детали. Поступила характеристика из штаба полка. Оказывается, Козырев успел подписать приказ о моем назначении на должность комбата и характеризовал меня как инициативного и смелого командира. Возможно, это спасло меня от расстрела. В то тяжелое время с нарушителями приказа Сталина № 0227 «Ни шагу назад» не церемонились. Тем более обстановка под Сталинградом оставалась сложной.

Возможно, сыграли роль мои три ранения, награды и тот факт, что попытка деблокировать окруженную армию Паулюса была отбита. Армейская группа Гота понесла большие потери и отступила. На одном из последних допросов мне приказали снять награды и капитанские «шпалы».

– Хватит, покрасовался, – сказал политработник в звании полкового комиссара. – Завтра состоится заседание военно-полевого суда.

– Нашивки о ранениях срезать?

– Можешь оставить. Глядишь, разжалобишь председателя суда.

Я рванул одну из нашивок, но меня остановил майор-особист:

– Не торопись, Гладков. Это не награды, а свидетельство, как ты воевал.

Полковой комиссар (высокое звание!) носил на груди три ордена, однако не имел нашивок о ранении. Он саркастически усмехнулся:

– Отважно воевал… и драпал, как заяц.

– Мне можно продолжать, товарищ комиссар? – сухо обронил особист, и при этих словах у него дернулась щека, пересеченная шрамом.

– Заканчивайте побыстрее волынку, – оставил за собой последнее слово политработник. – Слишком много таких героев в подвале скопилось.

В ночь перед судом я долго не мог заснуть. Потерял свою обычную жизнерадостность лейтенант Кузовлев. Он что-то несвязно бормотал, громко вздыхая, а когда я его слегка толкнул, тихо проговорил:

– Как пить дать вышку получу. Ты, Василий, заслуженный командир, три раза ранен, к тебе, глядишь, помягче отнесутся. А я кто такой? Ванька-взводный, который с поля боя бежал, а за мной остальные.

– Никто свою судьбу не знает, – рассудительно заметил танкист Федор Ютов. – Не расклеивайся раньше времени, Петруха, а там – как бог решит.

Зиновий Оськин лежал молча, подтянув колени к подбородку, но я слышал его приглушенные всхлипывания. Парню всего девятнадцать, а ожидание смертного приговора ломает людей и покрепче. Один из обитателей камеры, совершивший самострел, был, видимо, из блатных. Храбрился, с веселыми матюками рассуждал, как он будет воевать в штрафной роте, бить фрицев и обязательно выживет.

– Ты еще попади в эту штрафную роту, – не выдержав развязной болтовни, осадил его Федор Ютов. – Очень ты там нужен с простреленной клешней. Трибунальские жесткий приказ имеют – навести порядок в воинских частях вокруг Сталинграда. В кольцо Паулюса взяли, а добить его никак не удается.

Бывалый танкист был прав. Мы с ним не раз обсуждали сложившуюся обстановку. Девятнадцатого ноября наши ударили крепко, и уже через четыре дня 6-ю армию Паулюса замкнули в кольцо. В газетах восторженно писали, что осталось хорошенько надавить, и с окруженной группировкой будет покончено. Однако не все было так просто.

К началу контрнаступления группа армий «Б» (6-я армия Паулюса, 4-я танковая армия и две румынские армии), против которых был направлен удар наших войск, насчитывала более 1 миллиона человек, 10 тысяч орудий и минометов, 700 танков и 1200 самолетов. Через полтора месяца напряженных боев, в начале января, в кольце оставались 250 тысяч человек, 4 тысячи орудий и минометов, 300 танков, более 100 самолетов. Так что непростое это было «колечко».

Следует отметить упорное сопротивление окруженных, веривших, что рано или поздно им помогут вырваться. Долгое время нашим войскам не удавалось создать достаточно прочное кольцо окружения. Во многих местах расстояние между внешним и внутренним фронтами окружения составляло 30–40 километров, кое-где сплошной фронт отсутствовал. Этим фактором пытался воспользоваться генерал-полковник Гот, который был близок к успеху и был остановлен в 35 километрах от окруженной группировки Паулюса.

Рано утром в нашу камеру втолкнули еще несколько человек. Среди них я увидел замполита нашего третьего батальона Аркадия Раскина. Я позвал его, и мы обнялись. За это недолгое время он сильно изменился. Заострилось, стало каким-то серым лицо, большие темные глаза смотрели на меня с тоской.

– Аркадий, приди в себя. Слышишь? Мы снова вместе.

– Слышу, – подавленно отозвался мой старый товарищ. – За что они так со мной? Я ведь на переднем крае был, из пулемета по немцам стрелял.

Немного придя в себя, замполит рассказал свою историю. Его несколько раз допрашивали в политотделе, относились поначалу с сочувствием. Хотели спасти от суда и направить с понижением в должности на передний край. Но в ротах замполитов уже не было. Пока решали, вмешался начальник политотдела дивизии, тот самый полковой комиссар.

– Наши воины каждый день в боях гибнут, – заявил он. – А такие, как ты, в тыл бегут. Направить дело в особый отдел!

– Он что-то еще про евреев буркнул, – затягиваясь самокруткой, говорил Раскин. – Мол, привыкли в тылу околачиваться. Пусть трибунал решает. Вот дело на меня и оформили. Не знаю, что теперь будет…

– Дадут винтовку, и пойдешь в атаку, – насмешливо сказал танкист. – Ни разу в штыковую не ходил? Ну вот, теперь сходишь. Не все время языком болтать, повоюешь, как простой штрафник.

– Вы… Вы не правы, – начал было Раскин, но танкист отмахнулся:

– Спасибо скажи, если не шлепнут. Но вашу братию редко к «вышке» приговаривают. Берегут политработников.

Скажу сразу, что я был приговорен «за отступление без приказа и проявленное малодушие» к 6 годам лишения свободы с заменой на два месяца штрафной роты. Такой же приговор получил танкист Федор Ютов. Как я понял, нам все же зачли участие в боях и полученные ранения.