Пещера невольницы-колдуньи. Шахразада - Шахразада

Суфия поклонилась колдунье и встала.

— Как мне отблагодарить тебя за совет и помощь, добрейшая?..

— Ах, девочка, с тех пор как эти недостойные финикийцы изобрели деньги, благодарность всегда измеряется звонкой монетой…

Суфия улыбнулась и положила на ладонь колдуньи пригоршню золотых монет. Быть может, это была и слишком щедрая плата, — но кто в силах оценить знания? Тем более те знания, которые подарят новый день и новую надежду?

Прошла ночь. Вставшее солнце застало Али-Бабу затягивающим кушак поверх самого любимого из кафтанов. Некогда Лайла назвала черный кафтан уродливым, и юноша перестал носить его, потакая маленьким капризам любимой.

Но сейчас, надевая свое любимое, уютное и привычное платье, Али-Баба чувствовал, как становится самим собой. Что, перестав выряжаться в яркие одежды, словно павлин, он перестает быть рабом чужих желаний и вкусов.

Звонко пели птицы, приветствуя новый день. Но юноше казалось, что приветствуют они обновленного Али-Бабу, который наконец стал самим собой — мужчиной, защитником, почтительным сыном.

Одно лишь печалило юношу, окрашивая в черные краски его мысли. Он вновь и вновь вспоминал, что его назвали оборотнем, горным дьяволом, оберегающим покой разбойниц. О да, он вовсе не прочь охранять покой этих несчастных девушек. Особенно одной из них. Но неприятно все же, что тебя называют порождением Иблиса, противника рода человеческого. И пусть так его называет лишь молва… Но что может быть злее шепота сплетен и прилипчивее мнения базара?

Знакомая тропинка все быстрее приводила Али-Бабу к заветной серой скале, таинственному Сим-симу. И только сейчас, в это чудесное утро, удивился Али-Баба тому, почему же именно Сим-сим, душистый сезам, сладкий кунжут должен открывать серую каменную дверь в тайну.

«О Аллах, думаю, что сейчас мне уже не у кого спросить об этом… Должно быть, пески далеких стран замели следы братьев Али-Бабы и Касыма, должно быть, в каком-то далеком гареме уже забыли Фатиму, которая оставила с носом глупого и жадного мужа, тоже по странной случайности Касыма…

Должно быть, задолго до братьев и хитрой Фатимы кто-то из великих колдунов соорудил для себя уютное гнездышко и наложил на скалу, которая его запирала, такое необыкновенное заклятие. Быть может, любил этот колдун сладкие булочки с кунжутом или пирожки, жаренные на ароматном масле, или лепешки, щедро посыпанные кунжутными семенами…»

Размышляя так, юноша поднялся к скале. И решил, что, когда закончатся все беды умницы Суфии и ее сестер, он, Али-Баба, должен будет непременно узнать, кто же был этот волшебник и почему скалу зовут именно Сим-симом, сладким сезамом…

Послушно открывшись, серая скала пропустила юношу в коридоры.

— О Аллах, — проговорил Али-Баба, — а я думал, что буду первым, кто войдет сюда сегодня.

— Ты хотел опередить меня, воришка? — Сегодня в голосе Суфии не было ни подозрения, ни опаски. Лишь нежность и улыбку услышал Али-Баба в этих словах.

— Да охранит тебя Аллах всесильный на долгие годы, о прекраснейшая!

— И да пребудет с тобой его милость, Али-Баба!

Суфия чувствовала, что юноша пришел с каким-то важным рассказом, но не знала, как же расспросить его об этом. Похожие чувства испытывал и Али-Баба. Он должен был узнать, увенчался ли успехом ее вчерашний поход к колдунье, но почему-то робел перед красавицей и медлил с вопросом.

«Быть может, вчерашний вечер дался ей тяжело… Быть может, то, что она узнала, повергло ее в печаль… О Аллах, но как же спросить?»

«О всесильный, подскажи, как разузнать у него, что ему поведал болтливый голос базара, Маруф-башмачник? Как спросить его об этом? А что, если он ничего не узнал?»

Они оба боялись начать разговор первыми. И потому, конечно, спросили одновременно:

— Удачным ли был твой вечер?

Услышав свой вопрос из уст другого, Али-Баба и Суфия рассмеялись. И этот смех волшебным образом развеял все сомнения. Теперь они чувствовали себя самыми близкими друг другу людьми. Словно брат и сестра в этот утренний час собрались в дальнем углу двора, чтобы пошептаться подальше от ушей взрослых.

Суфия закончила свой рассказ и взглянула на Али-Бабу. Лицо его казалось озадаченным, и еще девушка разглядела будто бы облегчение.

— А что узнал ты у голоса базара, мудрейшего из башмачников, Маруфа?

Али-Баба усмехнулся и покачал головой.

— Увы, я не узнал ничего разумного, мне не открылась ни одна тайна… Весь базар говорит лишь о том, что в горах появилась банда разбойников, вернее, разбойниц. Что они нашли пещеру с сокровищами прошлых эпох, прибрали ее к рукам, а теперь посильно пополняют ее, грабя путников на дорогах.

— Разбойниц, говоришь…

Губы Суфии тронула улыбка.

«Но чему ты так светло улыбаешься, прекраснейшая? Разве ты рада тому, что злая молва только что назвала тебя разбойником?»

— Более того, — продолжил Али-Баба, — базар говорит, что этим разбойницам столь сильно везет, ибо им покровительствует сам горный дьявол, что некогда берег покой сокровищ, которому приглянулись новые хозяйки пещеры… Говорят, что дьявол этот миру предстает стройным высоким юношей с узкой черной бородкой. А узнали его по тому, как он сначала привязал в олеандровой роще четырех мулов, а потом отвязал их, и они растаяли в воздухе…

И Суфия расхохоталась. Смех ее был настолько заразителен, что через минуту и Али-Баба оглушил громовым хохотом тихого горного духа, прислушивающегося к беседе из темного угла пещеры.

— Так во-от кто нам покровительствует, — отсмеявшись, проговорила Суфия. — Оберегает покой… Али-Баба, но до чего же мудра молва! Они и тебя вплели в эти глупые сплетни… Теперь ты стал одним из нас! И никуда теперь не денешься от сорока кровожадных разбойниц!

— Но, прекрасная, — тихо и с огромным чувством произнес Али-Баба. — Я и не собираюсь куда-то от вас бежать. А одну прекрасную, сильную и веселую разбойницу я готов охранять от всех страхов и бед до конца своих дней…

Лицо Али-Бабы было очень серьезно. А в глазах пылало неподдельное, истинное желание, настоящее чувство. Суфия окунулась в этот огонь с такой радостью, что удивилась себе сама. О, сейчас она чувствовала, что этот чистый сердцем юноша пленен не ее богатством, не ее лицом, не ее телом, а ее духом. И это ощущение оказалось столь удивительным, столь необыкновенным, что на глазах девушки показались слезы…

— О мой прекрасный!

— Звезда моя! Свет жизни, душа ее! — Али-Баба готов был пасть перед девушкой на колени. Но решился вновь задать ей вопрос, который все еще мучил его:

— А ты, умнейшая, лучшая из женщин, ты хочешь вернуть себе своего мужа? Ведь ты, должно быть, еще любишь его?

В глазах Суфии блеснули слезы.

— Нет, мой Али… Я не люблю его, я презираю его бессилие… Я почти ненавижу его. И хочу, чтобы он не возвращался ко мне никогда… Чтобы даже имя его истерлось из памяти, как истираются тонкие кожаные подошвы на каменных горных тропах…