Другая женщина - Пенни Винченци

- Ты можешь смеяться, - сказала она Гарриет, когда ей было только пятнадцать, - но я твердо знаю, что это так. Я видела, как смущается бедный Тео. Наша мамочка очаровательна, но совершенно лишена сексапильности.

- Ты просто начиталась романов, - ответила ей тогда Гарриет.

Крессида пожала плечами и посоветовала ей понаблюдать за матерью, когда Тео снова придет к ним в дом.

- Она краснеет и бросает на него пламенные взгляды. Это так смешно.

В следующий раз, когда Тео пришел к ним в гости, Гарриет невольно наблюдала за ними.

- Он сам с ней флиртует, - сказала она Крессиде. - Мама только подыгрывает ему, а у нее в этом нет никакого опыта. Ты прекрасно знаешь, что она предана папе.

Когда Гарриет выросла, она начала подмечать какие-то странности в поведении ее родителей. Дело было даже не в том, что, несмотря на годы, ее отец оставался подтянутым, веселым и легким на подъем, в то время как мать разжирела и перестала следить за собой - такое случается со многими семейными парами, прожившими вместе долгие годы. Вопреки всякой логике ее отец становился все внимательнее к матери: расточал ей комплименты, подшучивал над ней, осыпал поцелуями, по всякому поводу спрашивал ее мнение, приглашал ее на прогулки, покататься или вместе выпить. А мать всегда оставалась индифферентной, невнимательной, не проявляла ни малейшего желания последить за своей внешностью и никогда не принимала его приглашений.

«Мне лучше остаться дома», - отвечала она на его приглашения или: «Не знаю, хочу ли я пойти».

Она относилась к нему скорее как к надоедливому брату, нежели как к мужу, а он продолжал приглашать ее, отвечая на равнодушие вниманием, на скуку - весельем, на ее полную апатию - искренним интересом. Он никогда не критиковал жену, ни в глаза, ни за ее спиной; никогда не говорил, что заслуживает лучшей участи. Его терпение было безграничным. Он принимал ее такой, какой она была. Гарриет иногда казалось, что он подписал какой-то тайный договор и неуклонно выполняет каждый его пункт.

Гарриет всегда обожала отца, и, когда говорили, что Крессида папина дочка, она невыносимо страдала. Временами, когда она видела, как уютно Крессида устроилась у отца на коленях и смотрит на него своими невинными голубыми глазами, у нее возникало желание убить сестру, стащить ее на пол за ленточку, придерживающую ее волосы, и мотать эту ленточку вокруг ее шеи до тех пор, пока она не посинеет и не закатит глаза. И отец всегда понимал, что творится в душе у Гарриет. Он осторожно спускал Крессиду на пол и отсылал к маме, а сам протягивал к ней руки и говорил: «Теперь ты иди ко мне, Гарри. Ты у нас уже взрослая девочка». И хотя взбираясь на колени к отцу и обвивая его шею руками, Гарриет бросала на Крессиду торжествующие взгляды, она отлично понимала, что ей рано праздновать победу, что отец действует так из чувства справедливости, что он заметил ее взгляд и что для него Крессида всегда будет на первом месте.

Став постарше, она заменила отцу сына, о котором он так мечтал: ходила с ним на прогулки, играла в теннис, плавала на яхте, обсуждала разные проблемы. Но Крессида все равно оставалась на первом месте. Она ухаживала за отцом, веселила его, ластилась к нему, кокетничала с ним. Крессида, а не она, Гарриет, ходила с ним на официальные приемы и играла роль хозяйки дома, когда Мэгги страдала мигренью. Крессида первой вскакивала, когда он, уставший, приезжал домой, готовила ему выпить, наливала суп и делала сандвич. Крессида давала ему лекарство, когда он болел. «Мне это совсем не трудно, мама, - говорила она, - ты устала, а я нет. Ты же знаешь, какой отец раздражительный, когда болеет. Это утомит тебя».

И мать никогда не спорила с Крессидой.

Когда они выросли и покинули родительский дом, разница между ними стала еще заметнее. «Гарриет сделала карьеру, - говорила, улыбаясь, Крессида, - а у меня просто работа».

И это было правдой, но она сама так решила. По мнению Гарриет, она была сообразительна и умна, хорошо окончила школу и могла бы поступить в университет, но Крессида пошла на курсы секретарей и, поменяв несколько мест, устроилась секретаршей в большую детскую больницу, где благодаря своим изысканным манерам и любви к детям привлекла всеобщее внимание и вскоре стала незаменимой. Там она многому научилась, и со временем из нее вышла бы прекрасная жена какого-нибудь молодого восходящего медицинского светила.

В глубине души Крессида, конечно, завидовала Гарриет, хотя открыто и не высказывала этого, а, напротив, делала вид, что гордится сестрой. «У нее всегда были мозги, - говорила она, - энтузиазм и энергия. Она современная женщина. А что я? Какой-то анахронизм». И она смущенно улыбалась слушателям, спешившим заверить ее, что она вовсе не так уж плоха, а если среди них были мужчины, то те непременно говорили ей, что именно она поступила правильно, а не ее сестра.

Гарриет никогда не могла отчетливо вспомнить, когда она решила пойти в индустрию моды, но знала, что это случилось еще в детстве. Она всегда с нетерпением ожидала выхода журналов «Вог» и «Харперз куин», которые получала ее мать, - будучи далекой от моды, Мэгги тем не менее выписывала эти журналы. С одиннадцати лет Гарриет стала шить себе платья и делала это очень умело. У нее были свои собственные выкройки, которые она разработала, опираясь на указания в журналах. В поисках подходящей ткани она перерыла весь гардероб матери, ходила на распродажи, часто наведывалась в сельский магазин. Ее настоящим триумфом было выходное платье для Эннабел Хедлай Дрейтон, когда той исполнилось три года, а самой Гарриет было только пятнадцать. Сшитое из ситца, с рукавами фонариком и завышенной талией, оно было великолепно. Эннабел так полюбила платье, что носила его месяцами и была готова даже в нем спать. Из оставшейся ткани Гарриет сшила для той же Эннабел бальные туфельки.

В те дни ее союзницей была Жанин. Она пригласила Гарриет в Париж, без устали ходила с ней по магазинам, водила на показы мод и, что самое главное, могла денно и нощно выслушивать рассказы девочки о достоинствах того или иного кутюрье, о преимуществах хлопка с добавкой полиэстера и о многом другом. Это Жанин, а не Мэгги и Джеймс убедили ее больше уделять внимания искусству; это Жанин настояла, чтобы ее отдали в «Сент-Мартинз» прослушать курс искусствоведения. Именно Жанин убедила родителей девушки разрешить ей пойти работать строчильщицей к Джин Мюру.

Работая много и напряженно, Гарриет в считанные недели узнала то, чему ее не научил бы ни один колледж за несколько лет. Она овладела не только техникой шитья, но и научилась доводить его до совершенства. Случилось так, что судьба свела ее с редактором очень популярного тогда модного журнала «Космополитен» Каролиной Бейкер. В тот день она повезла платье в студию Каролины и там, спрятавшись в уголочке, наблюдала, как та отбирала для показа платья, подбирала к ним аксессуары, комбинировала юбки с разными блузками, свитерами, шарфами. Она с восхищением смотрела на работу визажистов, стилистов, фотографов, моделей и поняла, что многое зависит и от них. Тогда она забыла обо всем на свете: о том, что ей нужно возвращаться на работу, что у нее много дел, что ее присутствие в студии нежелательно. Гарриет дождалась, когда Каролина и ее ассистенты закончат работу, подошла к ней и сказала, что хочет поговорить. Каролина выслушала ее сбивчивые объяснения о том, что она мечтает стать дизайнером, что она в восхищении от ее работы, что никогда не знала, как много людей принимают участие в подготовке модели к показу, и что она хотела бы всему этому научиться. Каролина рассмеялась и дала ей адрес девушки-стилиста, которая искала себе помощницу. «Но предупреждаю вас, - сказала она, - это собачья работа. Вам придется бегать по всему Лондону в поисках подходящих шарфов, беретов, браслетов и прочих аксессуаров. Попытайте счастья, может, она возьмет вас. У нее вы многому научитесь».